я припомнил, что в Фукугахаме звучали только мужские голоса. Откуда взялась женщина? Жена сёгуна — это я помнил точно! — ко времени той памятной схватки уже была убита обезьяной-наёмником. Да, и потом — откуда взялся топор?!
Вот, рубит. Промахивается. Тычок рукоятью едва не сносит мне голову. Кровь течёт по виску, струится на щёку. И снова: лезвие, обух, лезвие. Нет, топор — это что-то новенькое. Мы сходимся с обезумевшим лесорубом вплотную, лицом к лицу. Места для замаха нет; возможности тоже. Мышцы вот-вот лопнут от напряжения. Ноги зарываются в грунт, вспаханный нашими сандалиями не хуже, чем плугом. Меня толкают: я бы упал, да налетаю спиной на ствол дерева.
Дерево? В деревне?!
Мы на поляне. Кругом лес.
Шнур, которым подвязаны рукава моего кимоно, цепляется за сучок. Шнур перекинут через шею, он захлёстывает горло убийственной петлёй. У меня перехватывает дыхание, мутится разум. Как зверь, угодивший в силки, я рвусь на свободу, не задумываясь о последствиях, едва не задушив самого себя. Благодарение небесам! Шнур рвётся, рукава высвобождаются, но мне сейчас не до этого. Громила с топором не даст мне подвязать рукава заново.
Лезвие, обух, лезвие.
А женщина всё кричит. Что она кричит?
— Ты не Хасимото!
Лицо в полнеба. Женское лицо. Не сказать, чтобы красавица. А может, это гнев искажает черты, превращая знатную даму в бешеную ведьму, готовую сожрать меня без соли.
— Ты не Хасимото! Что ты здесь делаешь?!
Я и впрямь не Хасимото. Я не знаю, что здесь делаю. Спасаю свою шкуру? Сражаюсь за господина? Осуществляю давно задуманную месть?! Где, когда? Зачем?!
— А ты что здесь делаешь? — улучив миг передышки, спрашиваю я. — Что ты делаешь в Фукугахаме? Кто ты?!
— В Фукугахаме? — визжит она. — Какая ещё Фукугахама?!
И снова:
— Ты не Хасимото! Вон отсюда!!!
Иду вон.
3
«Не понимаю, о чём вы!»
За завтраком Ансэй был бледен и молчалив. Сидел, словно придавленный каменной плитой: вот-вот неподъёмный груз его расплющит. От шариков такояки, присыпанных тунцовой стружкой и мелко нарезанными водорослями, с кусочками осьминога внутри, молодой господин отказываться не стал, но макал эту вкуснятину в соус так, словно грязь из канавы вычёрпывал. Жевал безучастно, глотал с трудом, через силу.
Ну да, конечно. Я хорошо помнил, как болит горло после того, как тебя едва не задушили. От Цугавы, который с утра успел переговорить с сыном, я уже знал: Ансэй снова ничего не помнит. Кошмар? Да, приснился кошмар, как и в прошлый раз. Какой именно? Выветрился из памяти. Проснулся связанным.
Всё.
Я к Ансэю с расспросами не лез, а когда он, едва дождавшись конца завтрака, поспешил удалиться в купальный домик, только порадовался. Лучше и не придумать для моего замысла! Мытьё и купание — дело долгое, по меньшей мере час [33], если не больше, у меня есть. Жена Ансэя ушла помогать супруге господина Цугавы по хозяйству, так что спальня молодых была полностью в моём распоряжении.
Но сперва я разыскал Хисикаву. И без обиняков заявил, что мне требуется его помощь.
— Всё что угодно, Рэйден-сан! Я ваш должник.
Что ж, проверим, как далеко простирается это «всё что угодно». Когда мы остановились перед покоями наследника, Хисикаве с трудом удалось скрыть удивление. Я собирался удивить его ещё больше.
— Ваш амулет, Хисикава-сан. Он такой же, как у молодого господина?
— Да.
— Не только по назначению, но и по внешнему виду?
Хисикава на миг задумался.
— Да.
— И шнурок такой же? Длина, толщина?
— Никогда не мерил. Полагаю, что да.
— Вы бы не могли одолжить мне свой амулет?
После недолгих колебаний он снял с шеи вышитый мешочек на шёлковом шнурке и протянул мне. Двумя руками, со всем почтением, я принял омамори.
— Не беспокойтесь, скоро я вам его верну. А пока, прошу вас, сядьте возле входа в комнату — на том же месте, где сидели этой ночью.
Не задавая лишних вопросов, Хисикава опустился на пол.
— Ничего не предпринимайте и не уходите. Сидите и слушайте, пока я не выйду или не позову вас.
— Хорошо.
Войдя в спальню, я плотно задвинул за собой бумажную дверь. В комнате царил образцовый порядок. Футон разглажен и аккуратно застелен покрывалом — ни единой морщинки. Шкафчики выстроились вдоль стены, матово отблёскивая изысканными разводами дерева ен-дзю [34]. Тумбочка стоит в изголовье постели: не там, где валялась вчера, опрокинутая, а чуть левее. Раздеться до нижнего кимоно? Воспроизвести всё в точности?
Нет, в этом нет необходимости.
Я улёгся на футон поверх покрывала — на место Ансэя. Полежал, ворочаясь с боку на бок. Практически никакого шума. В ночной тишине, наверное, можно что-то расслышать из-за двери, но недостаточно, чтобы забеспокоиться.
Пока всё сходится.
Когда мою шею захлестнул шёлковый шнурок, я мимо воли поёжился. Вспомнились сильные пальцы актёра Кохэку. Даже почудилось: они вновь сдавливают моё горло, как той ночью, в заброшенном доме банщицы Юко. Зябкие мурашки пробежали по затылку. Что, если злое наваждение вернётся?..
Не вернётся! Дух несчастного Имори покинул этот мир. Опять же, за дверью ждёт Хисикава. Услышит, вбежит. С другой стороны, я сам велел ему ничего не предпринимать…
Хватит! Собрался делать — делай.
Я перехватил шнурок у себя за затылком. Потянул: шнурок больно врезался в кожу. Дышать стало труднее, и только. Нет, так себя не задушишь, как ни старайся: хоть во сне, хоть наяву. А если перекрутить шнурок? Уже лучше. То есть хуже. Накатила паника, я захрипел и ослабил хватку. Ну, допустим. Вряд ли такое можно проделать, будучи в сознании, но Ансэй пытался удавиться во сне. Я снова натянул перекрученный шнурок амулета. Если всем телом податься вперёд, а тянуть назад…
Нет, неудобно. Длины рук не хватает, силы недостаёт. Шнурок пальцы режет. Даже во сне вряд ли получится.
Оставив амулет свободно болтаться на шее, я внимательно оглядел тумбочку. Вот эти резные шишечки по углам… Что, если зацепить шнурок за шишечку? На ближней правой, кстати, и лак содран.
Зацепить удалось с третьей попытки: шёлковый шнурок норовил соскользнуть. Но едва шнурок натянулся и передавил мне шею, как тумбочка опрокинулась с таким грохотом, что и мёртвый проснулся бы! Ладно, Ансэя ничто не могло разбудить, сам видел. Но ни Хисикава, ни остальные ни словом не обмолвились о подобном шуме!
Ансэй не ронял тумбочку? Как-то исхитрился её придержать? Я поднял тумбочку, поставил на место. Она оказалась лёгкой, почти невесомой — неудивительно, что опрокинулась. А ну, если так? Я вновь зацепил перекрученный шнурок амулета за
