все стороны душеедами. – Кстати, он черный.
– Ты тоже не красавчик, – заметил Генка. – Давай, нажимай уже.
– Может, сначала по сто грамм? – предложил Волосатый, у которого теперь на лысине колосились душееды, заменяя отсутствующую шевелюру. – у меня есть с собой немного.
– Блин, Волосатый, ты без бухла даже в сортир не ходишь, что ли? – спросил Генка. – Хотя выпить не откажусь, спасибо. Феликс, ты как?
– А как ты думаешь? – ответил тот. – Конечно буду, что я, рыжий?
Они по очереди приложились к плоской фляжке, которую достал Волосатый, опустошив ее полностью. Генка достал сигареты:
– Помните, как Макарыч курил на ящике с динамитом? – спросил он. Остальные кивнули. – Интересно, что с ним стало?
– Кто знает, – заметил Волосатый. – А с Мишкой?
– Погиб, наверно, – заметил Феликс, подкуривая. – Хорошо, хоть девочек спасли.
– Да уж, – согласился Генка.
…со всех сторон их окружали твари. Они лезли через какие-то невидимые щели, по полу, по потолку, по стенам, медленно приближаясь к своей законной добыче. Ребята не могли видеть, но чувствовали – еще больше тварей облепило станцию, а уж сколько их было на алмазном льду вокруг нее…
– Так, народ, – сказал Феликс. – Кажется, все зрители в сборе. Рад был знакомству с вами. До встречи там, где этих не будет.
И нажал кнопку взрывателя.
Эпилог: But who whants to live forewer?
– Ты сначала возьми этот трофей, – усмехнулась Даша…
– И возьму, – ответила Белет Эршигаль. – Кто меня остановит?
– А кто тебя остановил прошлый раз? – спросила Даша. – И позапрошлый?
– Тогда вас было больше, – сказала Белет Эршигаль, и Даша почувствовала в ее голосе легкое сомнение. – А сейчас ты одна…
Даша решительно шагнула к алтарю:
– Раньше я считала вас бесстрашными. Но потом поняла, что ваше бесстрашие – это ваша слабость. Вот только есть нечто, что намного сильнее страха, и чего вы ощутить не сможете как бы вам того не хотелось. Тот, кого вы не упоминаете, сказал: любовь не перестает никогда, даже если истощится все знание, иссякнет вся сила, замолкнут все слова в мире. Мы научили вас бояться, но Вы так и не поняли, что значит любить.
Она положила руку на свод черепа, и произнесла нараспев:
– Ан-ни аннку-на-к, элла-анку р-птиа!
– Ну и что? – удивленно спросила Белет Эршигаль – и тут за пределами круга, отделявшего их от партера храма, вспыхнул яркий свет. Вспышек было три, но поняла это только Белет Эршигаль – у мозга Даши на это не хватило времени, он раньше был испепелен взрывом, расплавившим даже каменный алтарь, не говоря уж о черепе на нем…
* * *
С платформы Мишка упал на что-то мягкое, погрузившись в него. Он тут же вскочил на ноги, но поскользнулся, и упал – на сей раз, ничком, в груду неприятной и вонючей слизи.
Кое-как встав, и с отвращением отряхнувшись, Мишка увидел, что окружен тварями, но странно – те совсем не обращали на него внимания. Не думая, что делает, Мишка побрел прочь от станции в сторону видневшегося на горизонте острова. Твари спешили в обратном направлении, окружая станцию, забираясь на нее… их полчища так облепили конструкцию, что ее почти нельзя было разглядеть под огромной массой копошащейся плоти. А твари все прибывали и прибывали, и не было им конца и края…
Внезапно алмазный лед вздрогнул, а затем – мощная взрывная волна ударила Мишку в спину, швырнув наземь, и потащила по алмазному льду вместе со сбитыми с ног тварями. В какой-то момент Мишка увидел станцию – в виде темного контура внутри чего-то очень похожего на ядерный взрыв. Теперь она стояла ребром, и, кажется, погружалась в подлёдное пламя. Вокруг станции громоздились большие торосы алмазного льда. Зрелище было таким фантастическим, что, когда Мишку перестало швырять, он просто лежал и смотрел, как контур станции тонет в стене пламени, поднимающегося из-под льда, который был не льдом, а самой благородной кристаллической формой углерода…
Потом Мишка, кряхтя, встал, сначала на четвереньки, потом на колени, затем на ноги… и понял, что положение у него не лучшее. Со всех сторон его окружали полчища мантикор, и воронки их пастей были разверсты, а взгляды настоящих глаз, цепочкой протянувшихся по сторонам головы – направлены на него.
Мишке стало смешно. Он понимал, что это – истерика, но удержаться не мог. Он понимал, что сейчас умрет, но не мог не хохотать…
И тут что-то полыхнуло с другой стороны, от острова, до которого пытался добраться Мишка. Взрыв, пожалуй, был еще сильнее – он на мгновение осветил свод пещеры, располагающийся на высоте в несколько тысяч метров, а сам остров стал темным пятном на фоне ярко-белого пламени. Но взрывной волны не было – то ли до места взрыва было далеко, то ли взрыв был не таким сильным, как казалось.
Мишка прекратил смеяться, и отвернулся от острова к окружившим его тварям. Он готов был умереть… но тут произошло что-то непонятное. Одна за одной, мантикоры, включая самок, стали переворачиваться на спину, открывая Мишке раздутые жабьи пуза и поворачиваясь к нему человеческими лицами. Глаза лиц были открыты, и все смотрели на Мишку. Зрелище было отвратительным, странным…
…и величественным?
Рты мантикор раскрылись, и они, нестройным хором, стали выкрикивать одну и ту же фразу:
– Далилу Бел Нуску! Далилу Бел Нуску!
И, внезапно, мишка понял: Бел Нуску – это он. Эти твари славят его!
Он поднял руки – и увидел, как между пальцами у него извиваются червеобразные щупальца. Взглянув вниз, он увидел сотни таких же щупалец, прорывающих защитный комбинезон. Они напоминали языки пламени, и, внезапно, тело Мишки пронзило множество раскаленных игл боли, словно новые щупальца пожирали его плоть. Или душу.
И Мишка, подняв голову к невидимому уже потолку пещеры, страшно закричал криком боли и гнева.
* * *
Ира вздрогнула – и проснулась.
Обнимавшая ее во сне Женя тоже проснулась – от того, что Ира вздрогнула. Женя вообще была очень чуткой к Ире, она окружила ее мягкой, ненавязчивой заботой, и то, что они теперь были вместе, спасло Ире разум, а, возможно, и жизнь.
Избитое выражение, но у Иры перед глазами стояла буровая платформа, объятая пламенем чудовищного взрыва, погружающаяся сквозь плавящийся алмазный лед в раскаленную магму. И где-то там, на платформе, умирал в чудовищных муках ее мужчина, жизнерадостный, надежный и ответственный Мишка. Ира страшно кричала, и, если бы в ней в то время сохранилось хоть какое-то ясное видение ситуации – наверно, сиганула бы в окно подъемника.
Женя ее удержала, и
