“Какая пошлятина! — подумал Енски. — Это ж надо было нарваться на такое! СТОП! — чуть не закричал. — Откуда он знает, что я профессор?!”
Археолог присмотрелся получше к незадачливому коммерсанту. И увидел то, что на первый взгляд показалось ему грязным тюрбаном, на самом деле дорогой шелк глубокого серого цвета, да и пальчики у торгаша были увешаны кольцами различной величины и из дорогих металлов. Енски теперь более внимательно прислушивался к бормотанию Абдула. А араб тем временем продолжал заливаться соловьем:
— А может быть, профессор любит развлекаться в одиночестве, рассматривая Космос?
“Матерь Божья! Да он же ЛСД мне предлагает!” — понял Алекс и машинально поправил уже собравшуюся вывалиться вставную челюсть.
— Абдул еще может предложить, — тут его слова превратились в еле разборчивый шепот, — оружие. Хорошее оружие. Может быть, у профессора есть враги? Любое оружие. Ни один клиент еще не жаловался!
Енски отмалчивался.
— Или профессор хочет что-то продать? Абдул может и купить! А может и клиента привести. Абдул все может! Абдул торгует всем. Всем на свете, что только есть. Любые сокровища по силам продать Абдулу. Всегда найдется клиент, которому нужен какой-нибудь интересный камень, какой-нибудь редкий ар… артефак… э-э-э… артефакт!
У Енски отлегло от сердца. Очередной перекупщик древностей! Он постарался собраться с мыслями. Следовало как-то отвязаться от нахала. В конце концов, уже скоро причал. Вспомнив весь свой запас арабского языка, он терпеливо стал объяснять:
— Уважаемый Абдул, я очень польщен вашим предложением, но я не продаю древности и не интересуюсь девочками, мускулистыми парнями, наркотиками и оружием, — твердо закончил он. Енски ожидал, что тот будет его уговаривать, однако торговец равнодушно пожал плечами и стал понемногу выгружаться.
Как только профессор вышел с парома и направился по нужному адресу, Абдул вытащил мобильный телефон и, набрав номер, сказал:
— Госпожа… Он направился в дом к Хусейну… Нет. Ничего не хочет продать. И купить тоже. Да. А что по поводу нашей с вами сделки? Договоренности в силе?
В архитектуре Алекс был поклонником традиционного английского стиля. Ничто так не радовало его глаз, как замок в стиле Тюдоров и зеленый газон. Но в то же время он умел ценить и архитектуру других народов. Например, дом Хусейна. Хотя определение “дом” было бы слишком простым для этого чуда.
Великолепные арабески, лестнички-ступеньки, белые террасы и фонтанчики, фруктовый сад и тенистые скамейки создавали неповторимое очарование, присущее сказкам “Тысяча и одной ночи”. Попадая в это волшебство, намертво забываешь, что буквально в километре раскинулась сухая старуха-пустыня.
Профессор посмотрел на небо. Кажется, грозы таки не будет. Новый год пройдет без погодных сюрпризов.
Алекс поднялся по ступенькам главного входа и постучал в дверь. Через несколько мгновений дверь открылась, и высунулся мальчишка-слуга, который, узнав его, немедленно проводил в дом.
После праздничного ужина они перешли пить чай на южную террасу. На маленьком низком столике стоял миниатюрный чайник и совсем уж крохотные блюдца с различными сладостями. Чай был разлит в небольшие пиалы заботливыми женскими руками.
Ароматный напиток пили в молчании. Алекс понимал, что любые слова все равно не смогут выразить размеры его благодарности, поэтому самым лучшим было молчаливо разделить на двоих думы хозяина дома. Через некоторое время Хусейн всколыхнулся и медлительно, словно очнувшись, спросил:
— Как идут дела у досточтимого профессора?
— Слава Богу, вашими молитвами, — в том же ритме Ответил Енски-старший.
Разговор снова перешел в плоскость невербального общения.
На террасе возник мальчишка-слуга, он наклонился к уху хозяина и что-то тихо сказал на арабском. Хусейн поднял бровь. Поразмыслив немножко, он величественно кивнул. Паренек ненадолго растворился, чтобы через секунду возникнуть с подносом, на котором лежал белоснежный конверт.
— Это принес для вас мужчина в сером бурнусе.
— Вы позволите? — вежливо поинтересовался Алекс. Хусейн кивнул.
Профессор взял конверт с подноса с явной досадой: “Дрянной араб не отвяжется теперь от меня до самого отъезда!” Отошел к перилам террасы, чтобы прочитать текст.
Свет ажурного арабского фонаря подсветил лист, на котором обнаружились красно-коричневые разводы. Профессор поднес листок поближе к глазам и ощутил какой-то до странного знакомый удушливый аромат. Теплый запах восточных благовоний и сладких цветов. Брови ученого удивленно поднялись вверх. Он пошатнулся.
Хусейн рванулся к Алексу, но успел только подхватить падающее тело.
“Отправляйся в пасть к Амме-пожирательнице!”
И вместо подписи Уджат — Око Гора.
Вспышка и яростный треск.
Шорох.
Тихая грустная мелодия.
— Дедушка, ты разве не научишь меня считать ? — спросила маленькая русоволосая девочка. — Смотри!Я даже принесла ромашки. Мы будем считать лепесточки?
— Глупая девчонка. — засмеялся ее брат. — Мы будем играть в индейцев.
Он стоял на зеленом холме, обнимая внуков. Свежий майский ветер шевелил их волосы. Сегодня его внукам исполнилось пять лет.
Липкая ночь.
Бетси пошевелилась. Тяжелый не то вздох, не то всхлип. Все звуки словно придавленные. Нестерпимо резало глаза.
— Понимаешь, я не хочу так… — куда-то в подушку, — я не хочу так меняться. Он буквально несколько дней назад сказал, что человек должен меняться. Всегда. Достойный человек меняется сам'. Другие — под влиянием обстоятельств. А я не хочу меняться так и знаю, что должна. Я словно вместе с ним умерла, только он навсегда, а я почему-то еще здесь…
Анубис глубоко вздохнул. В темноте его собакоголо-вый силуэт был почти не виден.
Снова тишина.
— Почему мы в действительности задумываемся о человеке всерьез только тогда, когда он умер? Почему… — она сделала глубокий вздох, что бы задушить подступающие слезы, — почему только тогда, — выдох, — мы начинаем справедливо его ценить?
Владыка Расетау молчал.
Мысли текли, как кровь из раны, цепляясь друг за дружку и перекликаясь.
Шорох простыней.
Шаги.
Послышался звук открываемой бутылки и плеск наполняемого бокала.
— Хочешь? — Анубису.
Он слабо мотнул головой, не сводя с нее пристального взгляда желтых миндалевидных глаз. Бетси равнодушно дернула плечом и залпом выпила содержимое.
Холодный огонь.
— Яду мне, яду, — процитировала шепотом девушка и присела на край кровати.
Сжалось сердце, заломило виски.
