Ведь так? Вы бы не стали спрашивать попусту, я же вижу!
— Не имеет, — ответил я. — Просто пустой интерес.
— Ну да, конечно, — всем видом Гичин показывал, что не верит мне ни на медяк, но готов согласиться с любой ложью, лишь бы не мешать расследованию. — Не в обиду будь сказано, но по-моему, вы всегда там, где торгуют дерьмом. Служба, понимаю…
Подозвав слугу, я велел седлать лошадь.
Солнце присело на гребень горы.
Ветер и облака, бегущие по небу, творили чудеса, превращая солнце в волшебную птицу хо-о: яркую, пламенную, с головой петуха и шеей змеи. Она уже начала соскальзывать вниз, за свой случайный насест, чтобы взлететь завтра на рассвете. Ловя далёкие отблески, крыша храма Вакаикуса блестела, словно её заново вызолотили.
Говорят, птица хо-о — счастливое предзнаменование. Ну, не знаю.
— Продолжайте, Рэйден-сан, — сказал настоятель Иссэн. — Продолжайте, прошу вас.
Всё время, пока я рассказывал старику о происшествиях в усадьбе, Иссэн подметал крыльцо и ступени храма. Шаркал метлой, шаркал сандалиями. Мусор, листья, побитые жарой, мелкие камешки; какие-то прутики, веточки, щепочки… Ритм движений монаха завораживал, усыплял. Я клевал носом, не прекращая, впрочем, рассказа, вскидывался, тёр ладонями виски. Достал бирку, которую получил у привратника на выезде из усадьбы, принялся вертеть её в пальцах.
Не помогло, стало только хуже.
Как бы не заснуть в седле по дороге обратно! Лошадь у меня что надо, я велел заседлать ту красавицу, на которой приехал к Хасимото. Только ни одна лошадь в мире не удержит всадника от падения, когда тому приспичит свалиться во сне. Надо поторопиться с отъездом из храма, если я хочу вернуться в усадьбу, прежде чем закроют квартальные ворота. Меня, разумеется, пропустят и после заката, и в глухую полночь: скажу, что ездил по служебной надобности, покажу бирку семьи Хасимото и личную грамоту. Но Цугава очень просил меня не задерживаться. Проводил до ворот, настаивал на скором возвращении; трижды спрашивал, обязательно ли мне покидать его дом. Я даже испугался, что дело дойдёт до потери лица: кто он, а кто я?
Кажется, господин Цугава, вы хотите, чтобы я был в доме, когда все лягут спать. Вы хватаетесь за меня, как за соломинку, да? Боюсь, мы вместе пойдём на дно.
— Это всё, — закончил я. — Мне больше нечего сказать.
Про странный сон, когда я рубился с громадным разбойником, а женщина гнала меня прочь, я умолчал. Сам не знаю почему. Ещё не хватало, чтобы святой Иссэн мне сны толковал!
Какое-то время настоятель молчал, не прекращая подметать. В этом не было нужды: и ступени, и крыльцо соперничали в чистоте со столом в лапшичной дядюшки Ючи. Я бы не отказался съесть с них пять, а то и шесть плошек гречневой лапши с креветками — по одной на каждую ступеньку, и бутылочку саке на крыльце.
Волнуется, понял я, следя за стариком. Ритм работы меня усыпляет, а его успокаивает.
— Я не могу поехать с вами к господину Цугаве, — произнёс монах сокрушённым тоном. — Сейчас? Нет, не могу.
— Что вы! — откликнулся я. — Я и не рассчитывал на это.
Я лгал. Втайне я мечтал, чтобы старый настоятель посетил усадьбу Хасимото. В его присутствии я чувствовал себя уверенней. Стыдно сказать, я будто сбрасывал ответственность со своих широких плеч на его хрупкие, старческие. Конечно, монах не отправился бы в усадьбу прямо сейчас: даже приведи я вторую лошадь, я не осмелился бы предложить святому Иссэну ехать верхом. Пешая дорога заняла бы много времени, заказать паланкин или рикшу я не удосужился… Но в глубине души я надеялся, что ранним утром старик двинется в путь — и ещё до полудня я встречу его у знакомых ворот.
— Да, конечно, — согласился Иссэн, превращая мою ложь в слабое подобие правды. — Простите меня, Рэйден-сан, но собранных вами сведений слишком мало.
Я привстал:
— А ваше чутьё? Ваше знаменитое чутьё! На кладбище Куренкусаби вы сразу обнаружили присутствие мстительного духа!
Он засмеялся. В смехе старика не было и тени веселья.
— Ах, Рэйден-сан! Вы не уверены, что в усадьбе Хасимото действует злой дух, и решили пустить по следу старого пса? Хорошо, допустим, я вынюхаю в доме присутствие мятежной души. Но ведь я не собака, которая по запаху находит утерянный носок хозяина! Я скажу: «Да, я чую онрё!» Что дальше, Рэйден-сан?
Я захлопал в ладоши, как это делал Гичин, слыша мои откровения:
— Вы скажете, кто это! Вы поставите храм-замóк! Скуёте духа по рукам и ногам, заточите в темницу на веки вечные! Раз убивать их нельзя, вы…
Жестом он остановил меня.
— Дом Хасимото, Рэйден-сан, — не кладбище. Не кукла, которую можно спрятать в ларец или сунуть за пояс. Он набит духами предков теснее, чем стручок горошинами. Отцы, деды, прадеды… Я учую их всех, понимаете? Они всегда здесь: когда ярче, когда тусклее, но всегда! Им поставили алтарь, их поминают, для них жгут курения и ритуальные деньги. И теперь представьте…
Отложив метлу, он присел рядом. Знаком показал мальчикам-послушникам, чтобы нам принесли чаю.
— Представьте, что я уловил присутствие множества теней. Кто-то среди них скрывает недоброе. Но я не знаю, кто именно! Кроме того, мстительность и дурные помыслы могут быть присущи двум, трём, четырём предкам. Это не обязательно месть, адресованная молодому Ансэю. Это может быть зло, свершившееся или не свершившееся когда-то. Память о мести, наконец! Я не сумею выделить из этой реки одну струю и назвать её по имени.
Я поник головой. Надежды разбились в прах.
— Теперь поговорим о запирающем храме, — добивал меня безжалостный старик. — Не зная имени духа, я не могу поставить в усадьбе храм-замóк. О ком я стану молиться, кого назову хранителям?
— Поставьте просто так, — предложил я. — Без имени, вообще.
— Это можно, — он смотрел на меня. Под взглядом монаха я озяб, хотя погоды стояли тёплые. — Это запрёт всех духов, какие ни есть в усадьбе. Свяжет всех предков господина Цугавы — как вы сказали? — да, по рукам и ногам. Они больше не сделают обитателям дома ничего плохого. Но они не сделают и ничего хорошего! Не сохранят, не уберегут, не подскажут. Боюсь, Рэйден-сан, вы слабо представляете, что значат для господина Цугавы посмертные таблички с именами на семейном алтаре…
Старик взмахнул рукой, очерчивая круг над головой:
— Умершие живут рядом с нами. Это по-прежнему члены семьи, для живых они во многом живы. Получив благодарность от князя, господин Цугава становится на колени перед алтарём и докладывает предкам об обстоятельствах получения.
