шпильки. Черные локоны мягкими волнами укрыли плечи.
Баронесса по праву гордилась своими волосами. Густые и шелковистые, сияющие на солнце и при свете свечей, они опускались ниже талии. Тали заплетала их в косу или оставляла распущенными, перехватывая у висков и на затылке заколками, но когда требовал случай, непокорную гриву укладывали в высокую прическу, отчего черты лица юной баронессы делались изящными и аристократичными, даром что дворянство было пожалованным.
Дарна, с сожалением покачав головой, взялась за ножницы. Тали не успела понять, что происходит, как первые пряди черными змейками полетели на пол. Слезы потоками хлынули из глаз. Что же это такое? Чем она прогневила богов? Почему за одно утро у нее отняли прежнюю жизнь, имя, отца, жениха (как бы ни был он противен, сам факт помолвки стал предметом черной зависти подруг, что приятно щекотало тщеславие), чудесные платья и даже волосы? Но в полной мере предаться горю не позволила Дарна. Она нацепила шапку на взлохмаченные короткие кудряшки девушки и потянула ее к выходу, подхватив сумку. Замерла у двери, вслушиваясь, и вышла в коридор осмотреться. Не обнаружив признаков опасности для подопечной, вытолкнула ее из комнаты и потащила за собой по лестнице для прислуги. Привела к конюшне, где сдала в руки Верту. Крепко обняла на прощание и ушла не оглядываясь.
Всегда жизнерадостный, сейчас ординарец был хмур и неразговорчив. Без привычного балагурства вывел молодую кобылку, на которой ездил один из отцовских посыльных. Видно, Ласточка останется здесь, что вполне объяснимо. Слишком хороша лошадка для простого гонца. А лишнее внимание к персоне Тали сейчас ни к чему. Да, может, оно и к лучшему, что любимая лошадь, чья масть так удачно сочетается с цветом волос, будет дома, в безопасности.
Верт повязал на талии девушки пояс с ножнами и коротким легким мечом. Этот меч Тали преподнес отец сразу после странной болезни, отнявшей память, объяснив столь неординарный подарок тем, что пошатнувшееся здоровье нужно укреплять физическими упражнениями. От фехтования гораздо больше пользы, чем от бесцельного блуждания по парку, сказал он, видя недоумение на лице дочери. Тали не спорила. Фехтование определенно было интереснее математики, геральдики и этикета. Владеть мечом учил Верт. Он же обучал верховой езде в мужском седле. Как будто они знали, что все это может пригодиться.
Вслед за мечом появились два тонких длинных ножа. Мужчина вставил их девушке в сапоги. В голенищах были предусмотрены специальные крепления.
Ординарец довел Тали до ворот поместья. Стиснул ее плечи, кивнул на прощание и, не проронив ни слова, ссутулившись, пошел в сторону дома. Как и кормилица, не оглядываясь, проводя черту между Тали и ее прошлым, в котором все было просто, понятно и беззаботно. И которое уже не вернуть.
Баронесса нехотя взобралась в чужое, изрядно потрепанное седло, приторочила к нему сумку, бросила тоскливый взгляд на отчий дом и помчалась по дороге, прочь от прошлой жизни. Она пустила лошадь в галоп и вихрем пронеслась вдоль парка, затем миновала деревеньку, что находилась неподалеку от поместья, и выехала на тракт, который через два дня должен был привести ее то ли к Пенькам, то ли к Дубкам и переправе через Эбролью.
Глава 2
Юной баронессе и раньше доводилось путешествовать этой дорогой, но всегда в сопровождении слуг и всегда в карете. Комфорт был привычной составляющей ее образа жизни, не считая тренировок с Вертом, но к ним она относилась как к забавной игре. Верховая езда считалась развлечением, девушка умела и любила ездить верхом, но никогда раньше не совершала длительных прогулок. С галопа она довольно скоро перешла на рысь, а потом и вовсе позволила лошади идти шагом. Никто же не сказал, что Тали должна мчаться, как воинствующая саритянка, так недолго отбить то место, которым барышни обычно сидят в каретах. На третьем часу пути баронесса искренне жалела всех, чья работа требовала долгих разъездов.
Дорога убегала вдаль, растворяясь в солнечном мареве. В голову лезли тревожные мысли. Перед отъездом Тали не удалось поговорить с отцом, и она подозревала, что таково было его решение. У барона не хватило смелости сказать ей в лицо, что она не его дочь. Проще поручить слугам вышвырнуть ее из дома. Она, пожалуй, впервые за всю свою короткую жизнь по-настоящему злилась на отца.
Случалось, барон был суров. Временами проявлял жесткость. Но жесткость оправдывалась образом жизни, все-таки он военный офицер, хоть и в отставке, а суровость обусловливалась ответственностью за ее благополучие: тяжело быть отцом девицы на выданье, да еще такой неугомонной. Ни суровость, ни жесткость не переходили в жестокость. Никогда, вплоть до сегодняшнего дня, Тали не сомневалась в его любви. Она не могла представить, чтобы отец поступился ее благополучием ради собственной выгоды. Но сегодняшний день изменил все. Отец лишил ее опеки, крыши над головой и куска хлеба ради того, чтобы скрыть свое участие в каких-то политических махинациях. И даже не посчитал нужным объясниться.
С другой стороны, он мог так поступить, чтобы защитить ее от кровожадного графа. Тот явился незваным-нежданным, без предупреждения, чего раньше за ним не водилось. Принялся угрожать буквально с порога и готов был собственноручно привести угрозы в исполнение. Более чем вероятно, не выстави отец ее из дома, до утра она бы не дожила. Сломала шею, упав с лестницы, утонула в ванне, больше похожей на большой таз, повесилась на ленте для волос. Отец хотел дать ей фору, боялся, что промедление будет стоить Тали жизни. Если так, если Дарна не соврала, самое страшное позади. Ей только нужно укрыться в приграничной деревне, переждать, когда с Виллема спадет помрачение и он забудет о своих черных планах. Тогда отец приедет за ней и отвезет домой.
Но как пережить это время? Ей, не привыкшей думать о завтрашнем дне, о хлебе насущном. Что она будет делать, оказавшись среди крестьян? Копаться в огороде? Начищать полы в крестьянской избе? Таскать воду коромыслами? Сама себе шить одежду? Чем там еще занимаются крестьянки? Может, ей придется отвешивать поясные поклоны «барам» и «барыням» и терпеть их пренебрежение? Боги, какая мерзость!
Кормилица обещала, что отец приедет за ней, как только неурядица с Виллемом разрешится. Но сам-то он ничего не обещал! Захочет ли? Вспомнит ли о ней? Нужна ли она ему, учитывая, что их не связывают узы родства? Злость сменилась страхом. Страхом за свою жизнь. Девушке хотелось вернуться, но она понимала, что это невозможно. Жених не оставит ее в покое.
За что Виллем ненавидит ее? Допустим, она не дочь барона, не Талиэн Д’Варро, но это же не повод желать ей смерти. Она не сделала ему
