— Этот город добром не кончит, — уверенно предрек Губар. — Ладно, твоя взяла. Выкладывай.
— Деньги вперед, — проявил Маагр вполне обоснованную осторожность.
Лишь когда сухие старческие руки прижали к животу тяжелый мешочек золота, Маагр пересказал беседу, которую подслушал в цирке.
— И это все? — Паквид изобразил разочарование. — И за это мне пришлось расстаться с полутысячей золотых монеток?
— Они скоро вернутся, — поспешил его ободрить Маагр. — И каждая приведет ласковую миловидную подружку, а то и двух. Мой цирк — выгодное предприятие.
— Сегодня Конан ушел от двух десятков моих отборных людей, — сказал Паквид, — Он стоял на рынке за прилавком. Мои орлы перекрыли ворота, и Конан оказался в ловушке. Но он все равно сбежал, да еще заколол лучшего фехтовальщика в городе, аквилонского дворянина, который учил моих людей владеть мечом.
— А Конан знал, что твой аквилонец — лучший фехтовальщик в городе? — невинно осведомился Маагр.
— Наверное, он и сейчас об этом не знает, — невозмутимо ответил Паквид, — но дело не в этом. Что рынок, что цирк — никакой разницы. Много народу, много суеты. А наружу выскочить еще проще, чем на рынке, ведь там не стены, а одна видимость. Понимаешь, к чему я клоню? Если даже там будет целая сотня моих людей, у него все равно останется шанс.
Старик ухмыльнулся, нежно поглаживая мешок с лотом.
— Не останется, — сказал он, — если все сделаешь, как я скажу.
Он изложил свой план. Паквид выслушал, не перебивая, а потом удовлетворенно кивнул.
— Похоже на дело. Ладно, рискнем. Да не прижимай ты так деньги, селезенку раздавишь. А она тебе еще пригодится. Не бойся, не отниму. Цирк твой. Только с чего ты взял, что Фефим его тебе уступит?
— Фефим? — Маагр хитро улыбнулся. — А разве я сказал, что собираюсь покупать цирк у Фефима?
— У кого же тогда?
— Конечно, у его наследника.
Паквид хлопнул себя по ляжкам и расхохотался.
— А мне нравится этот шустрый старичок! Ладно, Маагр, если спровадишь Фефима на Серые Равнины, я не буду претендовать на долю прибыли от цирка. Так ты говоришь, он полагает, будто я попытаюсь его прикончить только при удобном случае? Что ж, пожалуй, он прав. Вот и будем считать, что настал удобный случай. Моя доля в прибыли — цена его головы.
Он повернулся к дверному проему и крикнул:
— Слуга!
Появился бритоголовый рослый мужчина средних лет свободной одежде.
— Приготовь для моего гостя комнату, он сегодня заночует здесь. Дай ему все, что попросит. И обязательно хорошего вина. — Он посмотрел на старика. — Ты ведь соскучился по хорошему вину, правда, Маагр?
При жизни это был необычайно крупный и, судя по громадным клыкам и когтям, свирепый экземпляр пещерного медведя. По словам Фефима, он задавил двух звероловов, когда его пытались взять живьем в Кезанкийских юрах. Остальным пришлось его убить, и теперь в его шкуре клоун — рослый, тяжелорукий и кривоногий мужчина — потешает на арене зрителей.
Киммериец заплатил клоуну за вынужденный простой, и тот, кланяясь и бормоча благодарности, удалился в кабак. Теперь Конану предстояло ходить в медвежьей шкуре — не только на арене, но и между представлениями. Надежный человек из служителей цирка будет носить ему пищу и чистить его клетку. Конан несколько дней поживет под звериной личиной, а после, когда поулягутся страсти, найдет себе в городе другую безопасную «берлогу».
Опытный портной потрудился на славу — швы были «совершенно незаметны, остались только три отверстия: под хвостом, чтобы справлять нужду, и на запястьях, чтобы просовывать кисти, ну и, разумеется, смотровое, то бишь грозная зубастая пасть. Довольно сложный механизм позволял раскрывать и закрывать ее, сгибая и разгибая в локте левую руку.
— А ну-ка, порычи, — велел Конану Фефим.
Хлипкие стены комнаты затряслись от дикого, полного первобытной ярости рева.
— Походи на задних лапах.
Конан опустился на четвереньки и, виляя задом, прошелся взад-вперед.
— Потрясающе! — восхитился Фефим. — Да у тебя природный дар! Но все-таки надо немного потренироваться.
«Медведь» встал на задние лапы, растопырил передние и, мотая косматой башкой, с рычанием двинулся на Фефима.
— Ну-ну, полегче, — рассмеялся владелец цирка. — А то укротителей позову.
Мне большое зеркало нужно, — сказал Конан.
— Велю принести. Сегодня вечером тебе на арену, а пока тут побудь. Нет, ну надо же, до чего похож! Еще бы чуть-чуть вжиться в образ и можно настоящего мишку изобразить. Вот был бы номер, а? Чуточку бутафорской крови…
— До вечера вживусь, — уверенно пообещал Конан.
— Ну, это вряд ли потребуется, — улыбнулся Фефим. Ты ведь у нас всего на несколько дней. Хотя… Скажи-ка, ты твердо знаешь, что твое призвание — не цирк?
— Просто я вырос в горах и часто охотился на медведей, — объяснил Конан. — Изучил все их повадки. А иначе бы ноги с голодухи протянул.
Владелец цирка понимающе покивал. Ему явно нравилась идея насчет медведя, неотличимого от настоящего. Он помнил представления Маагра, помнил, какой бурей восторга публика встречала жестокие ристалища людей и зверей. На место нынешнего «косолапого» взять артиста потолковее, природным талантом, как у Конана. Поработать над шкурой, чтобы облегала тело, а не болталась, как на пугале. Ватой, что ли, подбить? Отшлифовать все движения. И пускай «мишка» выступает трижды в день, утром и вечером на арене, а днем в клетке, как украшение зверинца. Будет рычать из-за решетки и кидаться на посетителей, как настоящий. Даже лучше настоящего — ведь это будет его работа.
В дверь постучали. Конан быстро отошел в дальний угол, спрятался за вешалками с цирковыми костюмами Фефим отворил дверь. За ней стоял мальчик в пестром наряде, помощник зазывалы.
— Неприятности, хозяин.
Фефим насторожился. Недаром почуяло его сердце беду как только в цирке появился Конан.
— В чем дело?
— Охотнику нашему ногу сломали. Так что заменить надо номер с медведем. И афишу снимать…
— Постой, — перебил Фефим, — Как это — сломали? Как сломал? За что? И где он сейчас?
— У себя в фургончике валяется, гимнастки ему шины ставят. Говорит, в переулке нищий старикашка милостыни попросил, ну, парнишка наш его и послал куда подальше. А нищий возьми да как тресни его посохом по колену! тут, откуда ни возьмись, целая толпа бродяг. Ободрали е как липку, побили ногами и палками и ушли с песнями. Нога в двух местах сломана, ребро вроде тоже. И насчет черепа у него сомнения.
— Что ж это он, — расстроено спросил Фефим, — гроши для нищего пожалел? Эх, дурак, дурак!
