– Думаю, убедил вас, что не бросаю слов на ветер, который для меня столь же незначительное препятствие, как для храброго немедийского рыцаря – десяток-другой асгардских варваров.
С этими словами стигиец слегка кивнул Бравграду, давая понять, что больше не таит обиды на его давешнее недоверие.
– Ты убедил нас, светоч тайных знаний, еще как убедил! – воскликнул шахсар, восторженно глядя на застывшего серебряного всадника. – Теперь мы сможем всякий раз отправлять навстречу врагу наши войска с распущенными знаменами!
– Храбрость твоя достойна всяческих похвал, о шахсар, – молвил чернокнижник, – но ты забываешь, что армии Вендии и Косалы во много раз превосходят твои силы. Даже задержав их передовые отряды в ущельях, ты не сможешь противиться мощи боевых слонов или косальской конницы, когда их основные силы прорвутся в долину. Потом, у тебя будет слишком мало времени, чтобы подготовить войска: я сказал, что волшебный флюгер указывает на неприятеля лишь тогда, когда вражеские воины уже вступили на горные дефилеи…
– Тогда что проку в этой серебряной штуковине? – снова встрял начальник дворцовой гвардии.
– Прок можно извлечь даже из дохлой лягушки, если знать, как ею воспользоваться, – надменно усмехнулся маг. – Я был бы плохим учеником стигийских адептов, если бы ограничился устройством флюгера, пусть и чудесного. Для тебя, о шахсар, спасший меня из мрачного заточения, у меня есть еще кое-что. Но стоит ли посвящать в тайну твоих телохранителя и слугу?
– Бравгард не только телохранитель и глава янпачей, – отвечал Дастан, – он – мой давний боевой сподвижник и друг. Если со мной что-нибудь случится, он займет мое место. Так что можешь говорить при нем без утайки. Что же касается Махры, шемит нем, как рыба, и предан, как собака. На всякий случай мы удалим его за дверь, и тогда послушаем, что ты нам еще приготовил.
Махра удалился. Арр-Магарбан подвел немедийцев к краю площадки, под крышу навеса. Здесь, через равные промежутки, были установлены двенадцать бронзовых досок. На них в боевом порядке, в виде полумесяца, располагались отряды конных и пеших воинов величиной с палец, искусно вырезанных из сандалового дерева. Возле каждой доски лежало небольшое копье, испещренное магическими знаками.
– Похоже на детских солдатиков, – недоуменно сказал Дастан, разглядывая деревянное войско. – Ты предлагаешь нам сыграть в войну?
– Я предлагаю… – начал стигиец, но тут сверху раздался мелодичный перезвон, и серебряный воин медленно повернулся к западу, опустив свое длинное копье.
– Дамбаллах, – воскликнул чернокнижник, взмахивая посохом, – какая удача! На Эль-Мехем движутся войска косальцев!
Снова раздался перезвон, на сей раз тоном выше.
– Их восемь тысяч: разведывательные отряды уже вступили в Балдахское ущелье, за ними идут пешие лучники, далее – тяжелая конница, за ней – пехота, за пехотинцами следуют верблюды, нагруженные палатками, продовольствием и осадной техникой, едут в повозках лекари и маркитантки, а в арьергарде реет стяг военачальника, неустрашимого Дальматина, окруженного своими янпачами…
– Удача?! – взревел Абу-Дастан, хватаясь за саблю. – Удача, говоришь ты?! Это гибель, а не удача! Но… Откуда тебе известно их число и даже боевые порядки?
Арр-Магарбан указал посохом на флюгер.
– Он сообщил мне. Перезвон, испускаемый чудесным всадником, имеет тайный смыл, но понимать его могу лишь я.
– Сет, Нергал и сын нергалий! Что же мы медлим? Надо предупредить дружину и уносить ноги, пока не поздно.
– Поздно. Отряды косальцев окружили долину и перекрыли все выходы.
Лицо Дастана помертвело.
– Ты знал об этом, проклятый колдун! Знал и заманил нас в ловушку…
– Прощаю тебе слова, сказанные в гневе, – поморщился маг, – но страх недостоин рыцаря удачи, тем более когда рядом стоит человек, познавший силу тайных учений. Сейчас я преподам урок надменным косальцам, а заодно и вам усомнившимся в моем могуществе и благодарности. Подойди сюда, о любимец богов, и удивляйся чудесам моей колдовской науки!
Сказав так, стигиец решительно шагнул к доске, смотревшей на закат, откуда накатывалась через горные проходы вражья сила, и решительно поднял испещренное магическими символами копье.
Вазам Экатракан, пышнотелый холеный красавец в шитом золотой нитью кафтане и собранных в гармошку на голенях штанах-чудирарах, потянулся и с наслаждением зевнул.
Он стоял на ступенях дворца в Айодхье и смотрел в сад.
Вазам только что совершил утреннее омовение в яшмовой купальне, позволил массажисткам прогнать дрему из разомлевших на мягких перинах членов, а цирюльникам – расчесать бороду и уложить длинные, достигавшие плеч волосы красивыми волнами. Покончив с этими приятными делами, Экатракан надел перстни (по два на каждый палец), пристегнул саблю в роскошных ножнах и решил прогуляться в тени деревьев перед тем, как приступить к дневным заботам.
Огромные сады дворца дэви были прекрасны. Вазам любил гулять по запутанным дорожкам, наслаждаясь шепотом листвы и журчанием фонтанов, любуясь сказочной красотой цветов и мурлыкая под нос вирши собственного сочинения. Ибо слыл он лучшим поэтом при дворе, и горе было тому, кто осмелился бы высказать сомнения по сему поводу…
Особенно вдохновляли Экатракана павлины, во множестве разгуливающие среди кустов и перелетающие с дерева на дерево. Хвосты их отливали в утренних лучах солнца всеми оттенками радуги; синие шеи, изящные головки с цветными хохолками, легкость полета – не было и не могло быть зрелища прекрасней!..
Если, конечно, не считать женщин. Вот уж ради кого вазам готов был отказаться и от созерцания великолепных птиц, и даже от сочинения стихов! А женщин на дорожках сада было не меньше, чем павлинов. Одетые в полупрозрачные сари, а то и без оных, лишь с нитками тонко позванивающих колечек на бедрах, они, смеясь и болтая, прогуливались в сопровождении молчаливых евнухов, купались в прудах и плели венки, лежа на пахучих травах.
С тех пор, как пять лет назад умер старый мехараджуб, ставший жертвой заговора Черных Колдунов, наложницы лишились своего господина – теперь на престоле Вендии сидела женщина, красивая и властная дэви Жазмина, сестра покойного властителя. Впрочем, сие обстоятельство мало заботило одалисок: вазам и другие вельможи оказывали им достаточно знаков внимания. Евнухи же внимательно следили, чтобы красотки не приближались к мужчинам-париям, работавшим в саду: за подобное ослушание наложницу ожидала холодная яма, а работника – бассейн с голодными крокодилами.
