Я лишь пожал плечами.
– Понятия не имею, – ответил я с невозмутимым выражением лица и зевнул. – Собирался переночевать у вас в гостевой комнате. Надеюсь, ты не против?
– Мой дом – твой дом, Лео, – улыбнулась Елизавета-Мария, откинул с лица рыжие пряди и поинтересовалась: – Ты подумал о моем предложении?
– Не дави на меня.
– Еще и не начинала, – поморщилась она. – Но могу.
– И каким образом?
– Могу открыть Альберту, что на самом деле я суккуб. И ты об этом знал, но не сказал ему ни слова.
– Ты – суккуб? – рассмеялся я. – Не смеши меня. Но если хочешь – расскажи. В психиатрических клиниках есть такие специальные палаты, там стены войлоком обиты. Уверяю, на твое лечение денег я не пожалею.
– Мерзавец! – окрысилась Елизавета-Мария, раздраженно кинула мундштук на пепельницу и приложилась к бокалу с коктейлем. – Иди спать, не стой над душой.
Я и не стал.
Проснулся весь разбитый и какой-то помятый. То ли вчерашняя нервотрепка и злоупотребление алкоголем сказались, то ли просто выспаться толком не успел – на рассвете разбудили охи и стоны из хозяйской спальни, а когда вновь наступила тишина, задремать уже не получилось. В итоге я немного помаялся, переворачиваясь с боку на бок, да и отправился на кухню, откуда повеяло ароматом свежесваренного кофе.
– Проснулся? – обернулась от плиты Елизавета-Мария, наряженная сегодня во вполне благопристойный халат. – Садись завтракать.
Судя по ее растрепанному и необычайно умиротворенному виду, запала Альберта хватило на всю ночь.
Я молча уселся за стол и передвинул к себе запотелый кувшин домашнего лимонада. Особого аппетита не было, к яичнице с беконом даже не притронулся, съел только поджаренный хлебец с маслом.
Вскоре к нам присоединился Альберт – осунувшийся, но бодрый. Прямо на пороге он принял театральную позу и объявил:
– Леопольд, друг мой! Это было невероятно! Азарт, опасность, скорбь из-за смерти друга и отвращение к самому себе за постыдное бегство! А еще – животная радость от спасения и тягостное ощущение неминуемой погибели, как у загнанного в угол зверя, как у висельника на эшафоте! И новая волна стыда от осознания, что беспокоит лишь собственная жизнь. А кульминация – чудесное спасение. Катарсис! – Поэт обнял супругу и поцеловал. – Такого прилива сил я не испытывал давно. Проклятье, да у нас словно второй медовый месяц начался!
Елизавета-Мария отстранилась от поэта и проворчала:
– Побрейся! Исцарапал всю, – но было видно, что внимание мужа ей приятно.
Я чуть рот от удивления не разинул. Суккубы не способны испытывать привязанность к кому-либо! Это просто невозможно!
Альберт вмиг позабыл про нас, схватил со сковороды кусок бекона и принялся ходить из угла в угол, погруженный в собственные рифмы. Тогда Елизавета-Мария отошла к окну и тяжело вздохнула.
– Ну и что вы вчера натворили? Мне стоит беспокоиться?
– Ничего мы не натворили, – спокойно ответил я.
– Так это не за вами? – спросила она, прислушиваясь к чему-то, слышному лишь ей одной.
И тотчас на улице требовательно мявкнул клаксон. Я как ужаленный соскочил со стула и в один миг очутился у окна. За оградой, слегка подрагивая на холостом ходу, стоял «Форд-Т», черный и со сложенной крышей, за рулем в гогглах и шоферской кепке сидел сыщик Томас Смит.
– Лео? – всполошился поэт. – Все хорошо?
– Все хорошо, – подтвердил я. – Это не за нами, это за мной.
– Мне стоит начинать беспокоиться? – ледяным тоном повторила Елизавета-Мария свой вопрос.
– Нет! – рыкнул я и уже мягче добавил: – Все в порядке. Увидимся.
И, не отвлекаясь больше на расспросы, я сбежал на первый этаж, быстрым шагом пересек двор и вышел на улицу. Полицейских поблизости не было, и на арест происходящее нисколько не походило.
– Что-то случилось? – спросил я у сыщика.
– Случилось, – коротко ответил Томас Смит и распорядился: – Поехали!
– Куда?
– Здесь недалеко.
– А конкретней?
– Сам увидишь.
Я потер подбородок и отказался:
– Как минимум мне надо переодеться.
Сыщик обреченно вздохнул и похлопал по сиденью рядом с собой.
– Только недолго, время – деньги.
– Говоришь загадками, – проворчал я, забираясь в самоходную коляску. – Как меня здесь нашел?
Смит приставил друг к другу указательные и большие пальцы рук, словно оценивал композицию кадра, и улыбнулся.
– Поверь, это было легко.
«Форд-Т» тронулся с места, и я решил прояснить ситуацию, очень уж похоронный вид был у сыщика.
– Вы спустились в подземелье?
Но поговорить не получилось, самоходная коляска повернула на перекрестке и почти сразу остановилась у моего дома.
– Иди! – указал Томас Смит на дверь. – Переоденься, и спокойно обо всем поговорим. Белье и зубную щетку можешь не брать.
Шутка вышла так себе, но я не стал огрызаться и ушел в дом. Там без лишней спешки почистил зубы, побрился и причесался, затем облачился в светлый прогулочный костюм и рассовал по карманам мелочовку и пару обойм к кольту. Сам пистолет засунул за ремень брюк и прикрыл сверху пиджаком. Увы, забрать у сыщика кобуру вчера не догадался.
Когда я вышел на улицу, Томас Смит возился с паровым котлом. Замерив уровень воды, он уселся за руль и поторопил меня:
– Поехали!
Паровой движок самоходной коляски захлопал, и мы тронулись с места дергаными рывками, но вскоре ход выровнялся и дальше сбивался, лишь когда на дорогу выскакивали собаки, дети и прочие неразумные существа. В этих случаях сыщик яростно давил на клаксон, грязно ругался или обещал надрать уши, в зависимости от того, какого рода ротозей преграждал нам путь.
Вскоре мы выехали на один из радиальных бульваров и покатили по направлению к центру. Приготовления к празднику по большей части уже были завершены, всюду мыли витрины и вешали флажки, настроение царило приподнятое.
Но не у всех. Когда самоходная коляска свернула на одну из боковых улочек и остановилась у перегороженных веревкой задворок какой-то мастерской, лица толпившихся там горожан вовсе не лучились от счастья. Оно и немудрено: грунт провалился, и образовалась яма метров двадцать длиной и десять шириной. В нее с тихим плеском выливалась струя мутного ручья из разрушенной каменной трубы.
– Только не говорите, что подземный ход затопило, – охнул я.
– Затопило, – подтвердил сыщик, трогаясь с места.
На перекрестке он повернул в противоположную от дома Максвелла сторону, и я забеспокоился:
– Куда мы?
– Уже никуда, – ответил Томас Смит, заглушил двигатель и приветливо помахал стоявшему в дверях кафе толстяку, судя по белому фартуку и уверенному виду – владельцу заведения.
