Ознакомительная версия.
– Ты хоть знаешь, о чем я?
– Не важно. Ты такой нерисковый, что никакого риска в твоем риске все одно не найти, даже если будут искать сто снох Боромирихи.
Олег посмотрел с сомнением:
– Да? Ну, тогда я попробую. До того все тяжко и страшно, что уже и не страшно…
– О чем ты?
– Попробую птахой. Тебя вот только в клюве не унести. В лапах, что ли? Это наверх не затащить, а вниз… да потихоньку…
Таргитай даже подпрыгнул:
– Так что ж ты не сразу? Вон сколько прошли задарма! Я ж мог на тебе все это проехать!!!
Он тут же снял мешок и смотрел на друга влюбленно и преданно. Олег вздохнул, ничего не сказал. Его фигура в полумраке затуманилась, стала приземистее. Одежда опала бесформенной кучей. Большая уродливая птица хрипло крикнула и повела по сторонам длинной голой шеей. Даже в сумерках Дупла глаза горели адским пламенем. Зубы нехорошо блестели.
– Ты только не укуси, – предупредил Таргитай, – а вообще-то ты красивый! Я люблю птиц. И гнезда никогда не разорял… ну, таких…
Он суетливо полез на Олега. Тот стряхнул, клювом указал на разбросанные вещи. Таргитай понял, пришлось собрать. Птица с краю провала посмотрела вниз, на Таргитая, снова в провал. Таргитай ожидал, что чудовище схватит его зубастой пастью, заранее скривился, но над головой оглушительно захлопали крылья, вонь от птицы перебила тленный запах Дупла.
Когда птица уже падала в пропасть, крючковатые лапы сдернули Таргитая. Дыхание захватило, когда повис над бездной, а птица взмахивала крыльями совсем редко, лишь замедляла падение. Мимо проносились выступы, мелькали зеленоватые огоньки, странные светящиеся наросты. Запах тления становился сильнее. Похоже, подумал Таргитай с сожалением, что он будет последним из смертных, кто побывал в вирии и у самого Рода. Вот будет грохот, когда рухнет такое, хоть и подгнившее Дерево!
Озноб пробежал по спине. Скорее всего он останется последним по другой причине. Мир погаснет намного раньше, чем сгниет Дерево.
Они падали, падали вдоль гигантской стены, изъеденной гнилью, норами, пещерами с горами гигантских бревен-опилок. Их тысячелетиями пережевывали жуки и древесные черви, не знающие света.
Лапы на плечах Таргитая то стискивались так, что сквозь волчью шкуру впивались в тело, то начинали слабеть, и Таргитай вскрикивал:
– Эй-эй, не спи!.. Выронишь – прибью, как летучую мышь.
Олег слышал, хотел было сказать, что ежели выронит, то Таргитай не прибьет и таракана, но лишь стискивал когти. Таргитай тихонько взвывал, дергался, Олега заносило из стороны в сторону. Стены проносились угрожающе близко. Когда мелькающие выступы сливались в сплошную серую полосу, Олег начинал стучать крыльями чаще. Вдруг дно вынырнет внезапно? Расшибутся всмятку.
Таргитай не понял, почему вдруг его бросили на широкую площадку. Олег упал рядом, клюв был распахнут во всю ширь, он почти подпрыгивал – так бурно вздымалась грудь.
– Ты чего?.. Олег, что тут интересного?
Таргитай огляделся, недоумевая. Уродливая птица посмотрела на него страшным глазом, повернула голову, поглядела другим. Выпуклые глаза начали наливаться кровью. Таргитай вытянул вперед ладони:
– Понял, понял! Ты прав, мне надо передохнуть. Тебе что, ты здоровый, как Змей, а я слабый…
Страшная зубатая пасть распахнулась, как пропасть. Вытаращенные глаза едва не лопнули от ярости. Таргитай поспешно выудил из мешка мясо, протянул страшной птице. Багровые глаза вспыхнули еще ярче. Из пасти вырвался лютый крик, зубы внезапно стали ближе. Затем глаза погасли, словно их задул ветер. Пасть захлопнулась, птица явно вспомнила, что она не совсем птица.
Когда Олег снова стащил его в пропасть, Таргитай даже не стонал, стискивал зубы, чтобы не заорать от боли. Острые когти, продырявив волчью шкуру, вонзались, как ножи.
Олег ощутил приближение дна раньше, чем увидел. И раньше, чем ожидал. Крылья замолотили по воздуху отчаянно, а тот внезапно стал плотным, как кисель, врывался в рот, раздувал грудь, выворачивал веки.
Острые когти покинули плоть Таргитая. Он ударился о твердое, завалился на бок, от страшного удара воздух вырвался из груди с орлиным клекотом. Сверху ударило по голове кожистым, мохнатым. Рядом бухнуло, застонало.
Таргитай с великим трудом перевернулся на спину. Лодыжка вопила от боли. Он потрогал, подвигал, сцепив зубы. Кости все-таки выдержали: человек покрепче птицы. Затылок гудел, рукоять Меча саданула со всей дури. Пустая баклажка на поясе болталась бодро, полная уже потерялась бы.
Воздух был неподвижный, холодный и тяжелый, как смерть в хате с наглухо забитыми ставнями. Сильно пахло тлением.
Рядом торопливо одевался Олег. Зубы волхва стучали, он суетился, пугливо озирался:
– К небу поднимались – мерзли, в подземный мир идем – опять холод… Ничего не понимаю.
Таргитай простонал:
– Шелудивое порося… У тебя когти не заразные? Ты мне шкуру до костей располосовал.
Олег затянул пояс, глаза из ошалелых стали строгими.
– Пошли.
Посох в руках волхва стучал по твердой, словно скованной стужей земле. Таргитай поднялся, плечи передернулись. В самом деле холодно, гадко и даже страшно.
Они находились в полумраке. Фигура Олега смутно вырисовывалась на прежней зеленоватой стене. Совсем близко слышался плеск. Волхв словно бы кого-то высматривал. Таргитай сказал нетерпеливо:
– Ну?.. У меня в глазах уже кудики скачут.
– Тихо.
– Да никого нет.
– Тихо, дурень.
Таргитай обрадовался:
– В самом деле слышишь?
– И видю.
Привыкшие к тьме глаза Таргитая наконец различили тяжелые черные волны. Странно темная вода булькала тяжело, из густой грязи поднимались огромные пузыри. На блеклом небосводе появился ни на что не похожий силуэт. Таргитай ахнул:
– Утка!.. Это утка? Так она с сарай моей бабки!
– Это Первоутка, – сказал Олег, невидимый в темноте. – Вечно плавает меж корней Мирового Дерева.
– Стережет? Да, ежели такая клюнет…
– Нет, просто плавает.
– Так чего сидим, как утки на яйцах? Не заклюет, крыльями не заметет, лапами не загребет…
Олег вздохнул горестно:
– Это же Первоптица! Первая, единственная. У нее нет пары, никогда не было утят… Она, если по правде, не совсем птица… Как Пуруша не совсем человек… Эх, Таргитай! Темный ты. Нелюбопытный. Ладно, пойдем.
– То спешишь мир спасать, – проворчал Таргитай, – то перед уткой замираешь, как столб. Что-то Род перемудрил с человеком!
Из полутьмы выступили темные стены. Верх уходил в странное небо, там растворялся в темноте. Основание сливалось с черной землей.
Прямо со странного неба опускались огромные белесые бревна в сорок обхватов – склизкие, покрытые длинными, как веревки, толстыми щупальцами. Между ними был проход, но и дальше виднелись эти исполинские корни Прадуба, чьи корни свисают даже сюда, в бездну мира мертвых.
Ознакомительная версия.
