– А дальше, – Эфрит потерлась шелковистой щекой о его плечо, – дальше для тебя непременно найдется местечко у меня при дворе...
– Посмотрим, – проворчал киммериец. Оглядев переулок сквозь проем выбитой двери, он вышел наружу и вывел за собою царевну. – Не будем говорить «гоп»... Давай сперва чин чином поставим тебя перед вельможами...
Пока они шли по улицам, величавая походка и сверкающая корона царевны, естественно, привлекали взгляды и вызывали ахи и охи. Но никто не пытался задерживать Эфрит или угрожать ей (чего Конан втайне боялся). Наоборот, люди почтительно расступались. Ну, а Эфрит шла теперь рядом с ним так, как полагается знатной даме с телохранителем: под руку, чуть касаясь пальцами его локтя. Так, чтобы в случае чего не помешать ему схватиться за меч.
Абеддрахцы увязывались следом за ними, и, когда они вступили на торговую площадь, Конан оглянулся и с некоторым удивлением убедился, что дружелюбно настроенная толпа запрудила, оказывается, всю улицу у них за спиной.
На площади при виде Эфрит началось небольшое столпотворение, и Конан, насторожившись, постарался как можно скорее провести царевну сквозь толчею. Но потом, услышав знакомые голоса, обернулся и с радостью увидел спешивших к ним Исайаба и Азрафеля.
– Привет вам, негодяи! Вот вы-то мне и нужны! – откликнулся киммериец.
Не выпуская ладошки Эфрит, он пожал руки друзьям и от души похлопал их по спинам. Потом, помрачнев, сказал:
– Но вот Осгар...
– Мы знаем, Конан, – кивнул Исайаб. – Я видел. И я все рассказал Азрафелю.
– Жестокая смерть, – кивнул юный шемит. – Впрочем, гораздо более достойная, чем на самом деле заслуживал такой проходимец...
– Да уж... – Конан вновь усмехнулся. – А ты-то каким молодцом показал себя в бою, Азрафель! Этот город должен быть тебе благодарен!.. – И повернулся к Исайабу. – А что слыхать про Зефрити?
– Жива-здорова, – передернул плечами Исайаб. – Сидит в гостинице, принимает ванну, прихорашивается... С нее, Конан, все как с гуся вода!
– Ну и хорошо. Только не надо при всех называть меня по имени... – Конан подозрительно покосился на собравшуюся толпу. – Помогите-ка лучше проводить царевну во дворец. И как бы не оказалось, что главные неприятности только еще начинаются! Ну что? Вы со мной?
Эфрит шагнула вперед и сказала очень серьезно:
– Любая помощь, которую вы сможете мне оказать, лишь усугубит мой долг перед вами, достойные господа.
Двое могильных воров гордо расправили плечи и изобразили перед царевной нечто, отдаленно напоминавшее придворный поклон. Втроем они повели ее вперед, раздвигая толпу. Через середину площади проходила длинная колоннада, и, когда они туда добрались, дело сразу пошло быстрей. А вскоре впереди показался и высокий портик дворца.
Здесь тоже, несмотря на ранний час, кишмя кишел народ. К подножию широкой мраморной лестницы подъезжали колесницы, а на ступенях расположилось самое меньшее три рода войск – дворцовая охрана, кладбищенские стражники и вооруженные жрецы. Все они неуверенно поглядывали друг на дружку. Кучи выгоревших огрызков факелов свидетельствовали, что бдение продолжалось всю ночь.
Оставив внизу следовавший за ними народ, четверо стали подниматься по лестнице. Царевна смотрела на стражников безо всякого страха. Никто не только не преградил ей дороги, но даже и не окликнул. Слишком уверенно, истинно по-царски держалась Эфрит, да и охрана толком не знала, кому теперь подчиняться. Они уже подходили к приоткрытым дверям, когда навстречу поспешил некто в жреческом облачении.
– О, царевна, наконец-то!.. – Это был тот самый жрец, рослый, пузатый, которого Конан видел в Царском Чертоге. Узнав его, киммериец отнюдь не проникся к нему доверием. – Никто не знал, что сталось с Вашим Высочеством... Мы так страшились... Позволь же скорее проводить тебя, моя царевна, пред лицо Высшего Совета! Я вижу, подданные явились тебя приветствовать... – Он посмотрел на внушительных размеров толпу. – Слава Эллаэлю, настал судьбоносный день для нашей страны! Ты можешь оставить свою охрану здесь, ибо, право же, более тебе ничто не грозит... – И он, елейно улыбаясь, подобострастно простер руки к Эфрит, умудряясь одновременно излучать неприятие по отношению к Конану, Исайабу и Азрафелю.
– Ваше священство, – сказала царевна, – эти люди спасли мне жизнь и до сих пор преданнейшим образом меня охраняли. Я желаю, чтобы они остались при мне.
Она взяла жреца за руки, не дав заключить себя в объятия, и повлекла его с собой во дворец. Там внутри опять-таки прохлаждались воины. При виде вошедших они подозрительно вскинули головы. Царевна, не задерживаясь, направилась к следующим дверям.
Миновав коридор, Конан оказался в обширном помещении. Он сразу узнал громадный чертог, в котором он когда-то впервые увидел царское семейство и для забавы придворных сразился с Хада Хуфи, заклинателем змей. Теперь вместо стражников в зале толпились священники и царедворцы, осунувшиеся, растрепанные, многие – в перепачканных церемониальных одеждах. Эти одежды надевали ради торжественных похорон, а пришлось в них убегать и сражаться. Одни придворные сидели, другие стояли, а посередине виднелся мягкий диван. На диване, в позе, которая больше подошла бы его царственному отцу, развалился мальчишка Иблис.
При виде своей единокровной сестры юный царевич поднял голову, и на лице его отразилось удивление, смешанное с явным неудовольствием. Вельможи выказали гораздо больше радости и теплоты. Все поднялись и двинулись навстречу Эфрит, почтительно кланяясь. В раздававшихся приветствиях смешивались самые разные оттенки чувств – от глубокого облегчения до осторожной расчетливости. Кто-то опасливо косился на троих ее телохранителей.
Не менее полудюжины сановников тотчас насели на нее с разговорами о судьбах государства. Разговоры были далеко не пустыми. Конан вскорости понял, что по крайней мере жречество видело в ней правительницу, способную быстро упорядочить деятельность городских властей и предотвратить возможные усобицы в городе. По крайней мере до тех пор, пока не достигнет совершеннолетия наследник мужского пола.
То, как отвечала им Эфрит, произвело на Конана немалое впечатление. Она держалась естественно и спокойно и очень разумно рассуждала о вещах немалой государственной важности. На ее щеках играл тот же счастливый румянец, что Конану довелось узреть рано утром, когда они были наедине. Киммериец от природы был далеко не простаком и видел, что иные придворные пытались задурить голову молодой девушке и склонить ее к неверным решениям, чреватым опасными последствиями. Несколько раз он был готов поспешить ей на выручку, но юная царевна снова и снова оказывалась не по зубам матерым, опытным интриганам. Конан понял, что она отлично справится без посторонней подмоги, и успокоился за нее.
