Сперва показалось, что он попал в невесть откуда взявшееся болото, тело обволокла податливо упругая масса, которая удерживала его на месте, но и почти не сопротивлялась усилиям сдвинуться вперед.
«Это облако портала, о котором они говорили, — вдруг понял Рогвард. — Я попал на самый край, успел в последний момент, только бы еще пробиться внутрь!»
Он пополз на четвереньках, все время опасаясь, что тело распадется на две части — одна останется в Валлардии, а другую таинственный вихрь времени перенесет на поле боя. Юноша не сразу заметил, что прилагаемые им усилия совершенно напрасны, ибо ничто не препятствует пути, ползет же он не по песку равнины, а по притоптанной недавно чьими-то ногами высокой траве.
Высоко вверху над деревьями пролетал ветер, и казалось, что качающиеся ветви пытаются отполировать огромную, низко висящую луну. Он поднялся, вынимая из-за ворота грязной рубахи талисман и негромко вскрикнул, увидя Визалиуса в камне, полыхающем зеленым холодным огнем.
Ярость свечения говорила о том, что брат близко. Он шел среди деревьев горного леса, приминая ногами травяную стену, проскальзывая под сплетением нависающего над землей кустарника. Рогвард понял, что тот впереди, продолжает протаптывать тропинку, на которой он сейчас стоит. Скорее всего, послан на разведку, отряд или остановился, ожидая его возвращения или медленно следует за ним.
«Слава Ордине, — подумал Рогвард, — я сумею поговорить с ним наедине, а уж ему решать, рассказывать ли остальным или бежать со мной немедленно».
Он скользнул в кусты, и не упуская из виду тропу, осторожно пошел вперед, высматривая обреченных. Синее даже в приглушающем краски свете луны облачко мелькнуло среди ветвей, и он не сразу понял, что это волосы Гроциуса.
«Я догнал их, догнал, слава богам», — мысленно воскликнул Рогвард, вопреки всему опасающийся, что допустил ошибку, неправильно определив направление движения.
Еще дальше углубившись в лес, он обошел отряд, и теперь стремительно скользил, за каждым деревом ожидая увидеть широкую спину Низалиуса.
Неожиданно чьи-то руки охватили его плечи и шею, поворачивая и сдавливая согнутым локтем так, чтобы сломать позвоночник. Он успел прохрипеть:
— Брат… — но руки стали разжиматься еще раньше — Визалиус узнал его.
Рогвард согнулся пополам, втягивая в себя воздух, давясь кашлем, который не мог выплеснуть наружу, опасаясь привлечь внимание людей позади.
Визалиус топтался рядом, удивленный и обрадованный неожиданной встречей. Торопясь, еще не отдышавшись, Рогвард выпрямился и братья обнялись. Не давая Визалиусу времени на расспросы, младший хрипло заговорил:
— Брат, тебя предали! Я узнал случайно, что ваш отряд послан лишь для того, чтобы отвлечь внимание курсаитов и при этом погибнуть. Магия Гроциуса не поможет вам, враг предупрежден и ждет вас, сильнейшие колдуны Курсайи уже наготове!
Невольно отшатнувшись, Визалиус вскрикнул почти в полный голос:
— Это ложь! Тебя обманули! Да, мы выполняем тайное и опасное задание, но на войне и не может быть уверенности, что останешься жив. Многое зависит от тебя, не струсишь, m потеряешь головы — боги помогут тебе!
— Глупец! — набросился на него Рогвард, не ожидавший, что брат может усомниться в его словах. — Ничего от тебя не зависит, нет преданного Валлардии курсаита, который должен открыть ворота в город, нет источника воды, который Гроциус должен отравить своими заклинаниями, нет для вас тайного задания, кроме того, чтобы безропотно принять смерть!
Ошеломленный Визалиус молча смотрел на него, не в силах поверить. Рогвард, уверенный, что тот уже мысленно ищет пути к спасению, горячась, поспешно призвал:
— Брат, бежим! Что нам эта война? Многие говорят, что курсаиты вообще не виноваты, за что мы должны отдавать собственные жизни?
И видя, что брат впал в странное оцепенение, вспылил:
— Да что ты стоишь, когда нужно спасаться? Хочешь, скажи остальным и мы убежим вместе!
Голова отца, покачиваясь на темени, смотрела на Визалиуса снизу вверх полуприкрытыми глазами, под веки которых натекла кровь из отрубленной шеи. Багровые, потные лица курсаитов искажали гримасы смеха и торжества.
Они тащили мать из комнаты, и простая юбка, зацепившись за сучок, торчавший из скамьи вдруг разорвалась, высоко открыв полные белые ноги.
Двое оставшихся продолжали хлестать плетью спину Визалиуса, концы бичей загибались, вспарывая кожу на лице и груди.
Он видел только скрывающуюся группу насильников, застрявших возле узкого входа в маленькую комнату и рвался туда в тщетной, бессильной попытке освободить мать.
Повернув голову, чтобы впиться зубами в удерживающие его руки, он замер, пораженный ужасом — один из тех, кто избивал его, был Рогнардом, его маленьким братом, с лицом чужим, закаменевшим и мертвыми, пустыми глазами.
Визалиусу удалось выпрямиться и отшвырнуть эту тварь от себя и тут же он вновь очутился в лесу, видя перед собой лукавое лицо предателя. Услышал его упавший, изумленный, полный страха голос:
— Брат, что с тобой? Что ты делаешь?
От сильного толчка его отбросило к дереву, и теперь он стоял, придерживаясь руками за ветку, с бледным лицом, ошеломленный неожиданным нападением.
Видя это беспомощное, жалкое существо, осознавшее свое поражение в подлой попытке сделать из него предателя, Визалиус неожиданно для себя засмеялся страшным, безрадостным смехом:
— Так жизнь для тебя дороже отца и матери? Дороже страны, которой ты поклялся служить? Ты явился, чтобы из меня сделать предателя? Кто послал тебя, говори, ублюдок!
Но видя стершиеся, чужие черты человека, такого близкого недавно, он пожал плечами.
— Да какое это имеет значение? Ты сам ответишь за себя.
Выхватив меч, он ударил невооруженного человека в грудь и тот, широко раскрыв непонимающие, полные ужаса глаза, сделал шаг вперед, упал на колени, пытаясь зажать рану руками и тяжело повалился набок.
Бешенство и ненависть, охватившие Визалиуса от выплывших на поверхность сознания видений, теперь отступили.
Потрясенный убийством, он опустился на траву возле брата, обрывая мягкие толстые клочья мха, заталкивал их в рану, надеясь остановить кровотечение.
Вглядываясь в стремительно бледнеющее лицо, окликал брата по имени, но лишь чувствовал, как жизнь покидает его. Под руку попался камешек, Визалиус хотел отбросить его, но тут же понял, что это материнский талисман на перерубленном шнурке, еще недавно светившийся, а теперь серый и тусклый.
Он вдруг заплакал, приговаривая:
— Мама, мама, что я наделал, ты никогда не простишь меня.
