— Даже собаки не лают, — пробормотал Конан. — Попробуй, крикни ты. Может, они меня боятся.
Риго пожал плечами, набрал побольше воздуха в грудь и провозгласил на турапском наречии:
— Вам нечего бояться, мир вашим домам! Мы
— путники издалека, пришли поклониться руинам Шахризабса. Отдохнув, мы уйдем.
— Уходите сейчас, — послышался тусклый голос. Из-за дома показался пожилой мужчина в застиранной рубахе без ворота и очень худых штанах. Сам он был коричневый и ссохшийся, голова его тряслась, словно от тика, а по лицу медленно текли слезы.
— Уходите сейчас, если вы мирные путники,
— повторил он. — Вам не нужно ходить к стенам Шахризабса. Вы не вернетесь оттуда живыми.
— Ты один живешь тут? — спросил варвар.
— Нет, господин. В поселке тридцать семей.
— Неужели ни одна из них не пустит нас на постой хотя бы до завтра? — Риго заставил своего верблюда присесть на передние ноги и спешился.
— Мы хорошо заплатим, отец. Нам и нужны-то сущие пустяки — камышовый тюфяк, баранина на ужин, сена для лошади и немного колючки верблюду…
Пожилой мужчина подошел ближе. Ноги его подгибались, словно у изнуренного тяжелой болезнью.
— Мы голодаем, — сказал он тихо. — Ни у кого в Джизаке не найдется того, что вам нужно.
Риго не поверил своим ушам.
— Отец! — воскликнул он. — Как ты можешь говорить неправду? Разве не бараны щиплют траву у реки?
— Это бараны Нуурлак-бека, и трава — Нуурлак-бека, и река Нуурлак-бека. Даже воздух, которым мы дышим, принадлежит ему, — отвечал декханин. — Уезжайте.
— Воздух? — переспросил Конан, усмехаясь. — А мой конь только что пустил ветры!
— Кто такой Нуурлак-бек? Это его люди перехватили сегодня караван? Отвечай, отец! — Риго потряс пожилого за плечо. Однако Конан остановил бритунийца.
— Брось его, — сказал он. — Толку мы не добьемся.
Ругаясь, лорд-без-земли еповь уселся на верблюда. Компаньоны отъехали чуть дальше, вверх по реке.
— Переночуем здесь, — варвар спешился, ослабил подпругу коня и снял с его спины седельную сумку.
— Пятьдесят лет! — бормотал Риго. — Пятьдесят лет развалины оставались развалинами, и вот какой-то разбойник Нуурлак-бек устраивает там гнездо.
— Это необычный разбойник, — напомнил ему Конан.
— Извини, я забыл! — Риго улыбнулся язвительно. — Дальше-то что делать?
— Собирать дрова для костра, — невозмутимо произнес варвар и удалился в неизвестном направлении. Риго только руками развел.
В полном одиночестве он принес сухих коряг, и скоро костер занялся. Набрав из реки зеленоватой воды, бритунец сварил в котелке капу и морщась стал прихлебывать горячий кипяток. Конан отсутствовал еще некоторое время, а когда он появился, то Риго даже присвистнул от удивления: варвар приволок целую баранью тушу.
— Мясо, — сказал он, принимаясь разделывать ее. — Хорошо!
— Думаешь, у нас не будет неприятностей?
— Пусть Нуурлак придет и потребует денег за своего барана, — произнес Конан, широко улыбаясь. — А еще за потраву луга и за воду из речки. И за воздух, испорченный моей лошадью!
Риго не выдержал и рассмеялся.
Насытившись, бритунец долго наблюдал, как Конан обгладывает баранью ногу, зажаренную на угольях. В его манерах вовсе не было нарочитой грубости и неряшливости, с которой варвары ассоциируются у цивилизованных людей. Чавкал и сопел он, как всякий другой, срыгивал в меру, а запачканные жиром руки вытирал вовсе не об одежду, а о волосы, чтобы те аккуратнее лежали и не падали на глаза. Сокрушая челюстями сухожилия, Конан производил впечатление здорового молодого животного, а животные едят красиво.
— Сюда идут, — сказал он, бросив обглоданную кость в огонь. — Семеро. У них два факела.
Риго собрался вынуть саблю из ножен, но варвар отрицательно покачал головой. Он сидел, скрестив ноги и выпрямив спину, сполохи огня озаряли его лицо и заставляли глаза вспыхивать ледяным светом.
Подошедшие к костру оказались декханами, такими же, как и мужчина, встреченный в поселке.
— Мир вам, — приветствовал их Риго. — Проходите к огню, располагайтесь.
Но пришельцы остались стоять. Они хмуро смотрели на остатки трапезы и молчали. Молчание это было тягостным. Наконец один из них, сутулый, с длинным смуглым лицом, обрамленным совершенно седой бородой, произнес:
— Дадабай просил вас уйти. Это была просьба всех нас. Теперь будет несчастье.
— Мы не боимся, — ответил Конан, не глядя на говорившего.
Тот сверкнул глазами и сказал гневно:
— Еще бы, конечно, вы не боитесь, пришлые люди с оружием. Чего вам бояться? Вы уйдете. Разве Нуурлак-бек станет разыскивать вас, чтобы наказать за ваше нахальство? Зачем ему? Мы всегда у него под рукой. Он накажет нас.
Риго рассердился в ответ.
— Мы сразу объявили, что заплатим. Возьмите, уважаемый, деньги за барана и отдайте их вашему грозному Нуурлаку. Недавно он перехватил большую добычу, вряд ли его опечалит потеря одного тощего ягненка.
Седобородый покачал головой.
— Вы не знаете Нуурлак-бека.
— Не знаем, — подтвердил Конан.
— Но не прочь узнать о нем побольше, — добавил лорд-без-земли.
— Я расскажу, — мрачно изрек седобородый.
— Может, тогда вы поймете, что наделали. Остальные шестеро стояли за его спиной. Костер неравномерно освещал их лица, выхватывая из мрака то одно, то другое. Риго отмечал в этих лицах сходство, поначалу неуловимое: оно заключалось в страхе и нужде, которые исказили одинаковым образом прежде различных людей.
— Я Азамат, — назвался седобородый. — Некогда я был старостой в Джизаке. Эти люди надеялись на мой ум, и они ошиблись. Я не смог их защитить, когда в окрестностях появился черный пес аль-Зафар со своими нукерами. Откуда он взялся, знают только демоны смрадной преисподней — не иначе, его выгнали оттуда в наказанье нам… Аль-Зафар грабил Джизак и другие окрестные селенья несколько лет кряду. Немногие решались сопротивляться ему, а те, кто решился — давно мертвы.
Поговорив с другими старостами, я направил своего сына в Султанапур с жалобой на злого вора. Скоро прибыл отряд стражи. Они разместились у нас, но аль-Зафара не нашли — он ушел далеко в степи. Солдаты требовали еды и за одну луну ограбили нас так, как не грабили нукеры за полгода. Когда нам нечем стало их кормить, они бросили нас — и вернулись восвояси. А через три дня аль-Зафар был здесь.
— Что, шакалы, не помог вам султан? — крикнул он и хлестнул меня камчой. Мой сын был рядом и заступился за меня… Аль-Зафар ударил его саблей, и мой мальчик умер.
Те сады и поля за садами принадлежали нам. Не слишком много дохода они приносили, но мы жили и не боялись рожать детей. Когда аль-Зафар стал забирать большую часть урожая, стало худо. Но скоро сделалось еще тяжелее.
