— Пусть между нами не будет взаимной неприязни, дядя, — начала богиня, протянув ему руку. — Разве время не изгладило из памяти нашу ссору? Вряд ли имеет смысл до сих нор лелеять в сердце старые обиды.
Посейдон выпрямился, став еще выше, и ткнул трезубцем в ее сторону.
— Этот город должен был принадлежать мне! Это я пробил скалу, на которой стоит Акрополь, и создал…
— …великолепный источник морской воды, — благожелательно закончила за него Афина. — Но виновата ли я, что горожане предпочли твоему соленому роднику мое оливковое дерево?
— Афины — что за ужасное название! — угрюмо заметил бог морей.
— «Посейдония» звучало бы мелодичнее, — согласилась дева-воительница. — Однако смею напомнить моему возлюбленному дяде о более существенных знаках уважения к тебе: афиняне — конечно, благодаря твоему великодушному покровительству — считаются самыми лучшими в мире мореплавателями. Их сила во флоте, и ни дня не проходит без того, чтобы они не вознесли хвалу владыке океана.
— Что ж, — пробурчал Посейдон, и в его голосе слышался грохот волн, разбивающихся о голые скалы, — полагаю, это так. Пусть наши разногласия останутся в прошлом, племянница. Что за дело привело тебя сегодня на мой бескрайний берег?
— Я пришла извиниться за брата, мой господин, за смертельное оскорбление, которое он нанес твоему владычеству.
— Что такое?! — воскликнул Посейдон, нахмурив брови из морской пены. Земля под ногами Афины угрожающе загудела. — Кто из братьев?
— Арес, конечно. Какой другой бог позволит себе так дерзко испытывать твое терпение?
— Кроме тебя?
— Я понимаю, последнее время ты так занят Атлантидой. Видимо, это единственное возможное объяснение того, почему монстры Ареса беспрепятственно заполонили твои моря.
— Заполонили мои… — Взор Посейдона устремился вдаль, и его божественное око увидело такое, что владыка морей запыхтел, как кит перед нырком. — Гидра? На моем кладбище кораблей! Какая наглость! Говорил же я Зевсу, причем не раз, что он слишком снисходителен к своим детям! Ареса надо навеки приставить помощником к Сизифу. Я не столь великодушен, как мой брат, я раздавлю этого мерзавца! Где он? Где?!
— Далеко от твоих владений, дядя, скрывается в глухой пустыне.
— Не зря меня называют Сотрясающим Землю! — загремел Посейдон и поднял кулак, отчего все вокруг задрожало.
— Прошу, мой господин! — вскричала Афина. — Не стоит обрушивать свой гнев прямо на него! Нет никакого позора в том, чтобы пострадать от руки великого Посейдона, владыки двух третей всего, что есть. Ни один младший бог не чает выстоять против тебя или твоих братьев. Если ты действительно хочешь наказать Ареса, надо уязвить его гордость.
Дрожь земли утихла.
— Твоя правда, — согласился Посейдон. — Но как лучше это сделать?
— Покажи всем богам, что даже простой смертный способен расстроить планы Ареса и сломить его волю, — ответила Афина с нарочитой небрежностью.
— Хорошая мысль, — сказал Посейдон. — Но кто из смертных? Геракл? Разве дела не удерживают его где-то на Крите? Пирифой в Аиде. Тесей стар, а Персей — кто знает, что еще он натворил? Не думаю, что ему можно доверять.
— Есть еще кое-кто, — проговорила Афина, стараясь ничем не выдать своего волнения. — Слыхал ли ты, дядя, об одном смертном, которого люди прозвали Спартанским Призраком? Его имя Кратос.
— Кулак Ареса? — уточнил Посейдон, с интересом наклонившись к ней.
— Уже нет. Теперь Спартанский Призрак служит мне. Разве ты не был на состязании между богами войны?
— Да-да, конечно, — закивал повелитель океана, припоминая. — Я было запамятовал. Судьба сухопутных армий мало что значит для морей.
— Кратос перестал служить Аресу еще до того, как я выиграла и его, и все человеческие армии на том состязании.
— Точно-точно, теперь вспоминаю… Кратос разграбил какой-то деревенский храм?
— Да, дядя. Проступок этот для Кратоса стал невообразимым кошмаром, который преследует его до сих пор.
— Так, значит, смертный, которого ты имеешь в виду, и есть этот самый Кратос?
— Твоя проницательность воистину легендарна, мой господин. Арес ненавидит Кратоса с такой страстью, которую даже небожители едва ли могут понять, а Кратос живет лишь мечтой когда-нибудь отомстить богу кровопролития. И если планы Ареса расстроит именно Кратос, это будет для моего брата самым страшным позором.
— Как может простой смертный помышлять о том, чтобы одержать верх над полчищами Ареса?
— Как будет судьбе угодно, — сказала Афина, и в ее серых глазах загорелся огонек. — У меня есть идея…
Сражение на кладбище кораблей затянулось на часы. Клинки Хаоса раскалились, они взлетали, падали и выстреливали на всю длину своих цепей, кроша гниющую плоть и хрупкие желтые кости Аресовой нежити, рассекая чешую на головах у гидры, выкалывая глаза, отрезая языки и вспарывая горла. Они рубили и кромсали, кололи и протыкали, и беспрестанно горели неестественным пламенем, как будто заключенные в них огни кузниц Аида, вырываясь наружу, выжигали жизнь из всего, к чему прикасались.
Кратос горел тем же огнем. Каждая жизнь, отнятая клинками Хаоса, перетекала по цепям к нему, придавая силы телу и наполняя сознание неисчерпаемой яростью. Если в какой-то миг он не убивал, то только потому, что спешил к очередной жертве. Он ни разу не остановился. Он даже ни разу не сбавил темп.
Клинки нельзя было сломать, на них не оставалось ни зазубрин, ни трещин, они никогда не затуплялись. Даже черная кровь и разлагающаяся плоть, которые, засохнув, должны пристать к металлу, просто-напросто исчезали, поглощенные странным огнем. Кратос перескакивал с корабля на корабль, балансируя на деревянных обломках. Море кругом бурлило от акул, которые сновали повсюду в голодном угаре, отбирая друг у друга убитых Кратосом врагов. Суда смешались в бесконечную кошмарную круговерть палуб и мачт, парусов и грузовых сетей, и, где бы он ни оказался, везде к нему устремлялись потоки безмозглой нежити, нападавшей с маниакальной кровожадностью, и гарпий, норовивших вцепиться грязными от испражнений когтями.
Кратос уже не понимал, то ли он движется к торговому кораблю, который сам загнал в этот водяной ад, то ли от него. Но это не беспокоило спартанца. Он не думал об этом, как, впрочем, и ни о чем другом. Он отдался своему занятию с радостным упоением вакханки, растворившись в безумии и неистовстве резни.
Он убивал и был счастлив.
Это продолжалось, пока ему не преграждала путь очередная восставшая из глубин голова гидры, причем каждая следующая была больше предыдущей. Когда чудовище, щелкнув челюстями, издавало рык, Кратос чувствовал, как его затягивает в темную, влажную от слюны пропасть. Кроме гигантской пасти и острых как бритвы желтых зубов, прямо перед собой он не видел ничего.
