— Кром! — возмущался правитель, тыча пальцем в грудь растерянного тарантийца. — Вашу академию, которая только и может поглощать королевское золото, словно глотка Нергала, основал толковый географ Эйольв, и при нем глава государства и его советники получали исчерпывающие сведения о местах предстоящих боевых действий. Что же мы видим сейчас? Меня кормят байками каких-то полоумных митраистских жрецов и явными домыслами, высосанными из пальца. Где точные карты? — Он указал на пергаментный лист, который удерживали за края Конн и Троцеро. — Да я вижу здесь вранья больше, чем в писулях гадалки на тарантийской ярмарке. Вы даже не знаете, жива ли Деви Жазмина или Вендией правит уже кто-то другой. А вы?
Он повернулся к вельможе, главе аквилонских посольств:
— Я понимаю, что вы не переписываетесь от имени Аквилонии с каким-нибудь Кхитаем или богами забытым Меру, но вы не только не имеете сведений об атаманах мунган, афгулов и других славных народов, но даже не знаете — мир сейчас южнее Ильбарских Гор или проклятый Сет и его демоны наслали на тот благословенный край дух мятежей и бунтов.
Некоторое время Конан еще проглядывал письменные доклады, брезгливо кривил губы, водя пальцем по карте, и наконец, закончил Совет:
— Я отправляюсь проверить состояние гарнизонов вдоль немедийской границы… — и жестом заставил замолчать, собирающегося перебить его Конна. — Не по реке Красной — там стоят наши лучшие части. Кроме того, там мне не обойтись без твоей с Троцеро мелочной опеки. Речь идет о тихих горных заставах севернее основного пути в Немедию, где солдаты бьют вшей и таскают за вымя местных коров, не имея даже приличного полевого борделя. Я быстро приведу в чувство заплывшие жиром телеса пограничников, лично выбью из наместников недодаденное казне… — он пробежал глазами свиток, немедленно протянутый ему офицером, — две, нет, Кром, три — чтоб неповадно было, — меры серебра, и буду в столице через две седмицы. Или через три. За это время соберите все необходимые сведения, снеситесь со всеми — всеми! — владыками вокруг Ильбарских Гор, в особенности со всякими атаманами, самозваными пророками и наемниками — от них судьбы империй востока зависели и зависят больше, чем от всех правителей гирканского племени вместе взятых. А главное — узнайте о Деви… жива ли она еще. Я намерен жениться на Жазмине. Посол сегодня же должен отправиться из Тарантии… Молчи, Троцеро, я устал от ваших с Конном слюнявых возражений. К моему возвращению Черные Драконы, полк боссонских лучников и полк гандерландских копейщиков, надлежащим образом вооруженных, а также обозы должны ждать выступления. Объяснить всем, что они уходят со своим королем… навсегда, так будет лучше. Набирать только добровольцев. Если не будет и пяти тысяч — Троцеро, ты знаешь, как это делается, — собери по кабакам наемников, воров, беглых каторжников — кого угодно, лишь бы умели держать меч в руках… Даже если Деви уже мертва или отвергнет мое сватовство, состоится главное — война с гирканцами. Но я буду стоять во главе Вендийской армии, если моя Жазмина жива! — Конан грохнул по столу кулаком. — Или с тремя полками добровольцев я пробьюсь к Ильбарсу и подниму горцев…
— Мой государь, Аквилония не может позволить себе такую войну, в столь отдаленных местах, да еще с могущественными гирканцами… — начал, было, лепетать один из советников, но Конан прервал его грязной руганью и топнул ногой.
— А ваша Аквилония и не будет вести войну. Войну буду вести я. Эй, герольды, если за три седмицы не будут подготовлены все бумажки по поводу моего отречения в пользу Конна, мой отъезд на восток ознаменуется казнью нерадивых слуг. Да, престол и вся эта страна, надоевшая мне как рабу ошейник, остается Конну. Троцеро, друг мой, ты, я думаю, не покинешь его в течение первых лет правления. Хотя, по правде сказать, он уже справляется гораздо лучше меня, чем я в те годы, когда только вступил на престол. Мне же…
Конан посмотрел вокруг, на лица присутствующих, зачем-то даже потрогал занавесь на окне и подкинул в воздух скипетр:
— Мне же останется письменно подтвержденное право прохода к мавзолею, где упокоилась моя дорогая Зенобия, три полка, набранные из добровольцев на аквилонские деньги, да мое оружие, конь и сбруя. Все…
И он, провожаемый изумленными взглядами придворных, своего сына и старейшего сподвижника, направился вон из залы, по дороге хлопнув по плечу стоявшего на часах угрюмого и бесстрастного северянина:
— Я решился. Все, хвала Крому, я решился.
И за королем захлопнулась дверь.
— Сносно, сносно… — бормотал король, вразвалку бредя вдоль жидкого строя латников.
Воины заметно нервничали, пока тянулось ожидание объявленного смотра, однако к моменту, когда из командирской палатки вывалился заспанный Конан, ратники устали бояться и тупо застыли. Больше других суетился десятник. Он шел вслед за королем, и придирчиво осматривал внешний вид подчиненных, вытаскивал из ножен клинки. Меж тем времени у гарнизона, чтобы привести себя и оружие в порядок, оказалось предостаточно, и придираться к чему-либо было уже поздно. Конан и сам, хлопая по отвислым животам потерявших молодцеватость воинов и ухмыляясь, видя множество проколотых ушей — и при этом ни одной серьги или зингарского кольца, начал уставать от бессмысленности своей затеи. Дойдя до конца шеренги, он резко развернулся на каблуках и поманил пальцем командира заставы, который прятался в толпе телохранителей. Дрожа как осиновый лист, упитанный капитан подошел к своему владыке.
— Бравые вояки, что и говорить, — насмешливо хмыкнув, произнес Конан. — И что это они у тебя гниют по палаткам без дела?
— А… Мы… — невнятно начал бормотать командир, но король уже не слушал его. Он обращался к десятнику.
— Отправьте немедленно оруженосцев по ближайшим деревням — мне нужны подводы, телеги, брички — все что угодно, чтобы перевезти ваше пыльное воинство на расстояние прямой атаки до Совиной Горы. На ваших конях хоть сейчас можно пахать или возить навоз. Но для атаки в галоп, после сколь-нибудь длительного марша, они не годятся.
— Но мой король, не собираетесь ли вы атаковать разбойничье логово только силами гарнизона? — спросил капитан, переводя растерянный взгляд с Конана на своего десятника, который громким голосом уже отдавал распоряжения.
— Именно, именно, мой друг.
Конан прошелся еще раз вдоль строя и остановился напротив дюжего молодца, который, в отличие от остальных, не стоял навытяжку, а принял более вольготную позу и улыбался едва ли не в лицо всесильному владыке. Улыбка его была весьма своеобразной — отсутствие передних зубов и обезображенная нижняя губа придавали его физиономии сходство со стигийскими «масками смерти». Король замер и сощурился, словно пытаясь припомнить что-то весьма важное, не переставая говорить: