Его привели на большую площадку, с одной стороны выходившую к лесу, а с трех других окруженную редкими острыми камнями, торчащими, как зубы исполинского чудовища.
В центре площадки неподвижно сидела, зарыв толстые ноги в песок, огромная черная птица. Вокруг нее был выложен большой круг из нежно-розовых, отливающих перламутром раковин. Лемниры, стараясь держаться подальше от этого круга, повлекли Конана к зеленой стене шелестящего леса.
От высоких деревьев веяло прохладой, из продырявленных стволов сочилась та живительная влага, которая вернула его к жизни, стекая в большие высушенные скорлупы неизвестных плодов. Два дерева росли почти на самой площадке, и с гибких ветвей свешивались витые веревки, искусно сплетенные из множества тонких волокон. На них покачивалось широкое гнездо, украшенное связками бус из осколков раковин, рыбьих позвонков и засушенных ягод. В гнезде восседало существо с ослепительно-белой шерстью и ярко-красными глазами. Видно было, как существо мучительно морщит маленькое личико, с отвращением взглядывая на небеса с тремя пылающими солнцами.
Почтительная толпа лемниров большими жесткими листьями навевала прохладу на свою властительницу и легонько покачивала ее гнездо. Увидев приближающегося Конана, Рийпа, как называли лемниры свою госпожу, радостно приподнялась и протянула ему навстречу руки в извечном женском призыве.
Конан ускорил шаги, стремясь поскорее ощутить прикосновение маленьких, покрытых белой шерстью ладоней. Лемниры усадили его на циновку, лежавшую на земле рядом с гнездом, и Рийпа, закрыв глаза и тихонько посвистывая, запустила тоненькие пальчики в густые волосы киммерийца.
Последние остатки воли покинули тело разомлевшего гиганта. Теперь он принадлежал ей, только ей одной, он был ее вещью, она могла делать с ним все, что хотела.
Рийпа повернула голову и пронзительно защебетала:
– Скорее готовьте пир! Несите плоды иросы, тонги и побольше питья! Тирн, сильный и счастливый, готовится прийти в объятия Черного Оффы! Дети прошлой Ночи, пойте песни Умирающего Света!
Маленькие лемниры встали вокруг неподвижной черной птицы, повернувшись к ней спиной, и, взявшись за руки, стали раскачиваться из стороны в сторону. Время от времени кто-нибудь из них издавал резкий протяжный свист, а остальные вторили тихим лепечущим щебетанием.
Тем временем почти вся площадка была устлана травяными циновками, и взрослые лемниры, выбегая из леса с плодами и сосудами, полными душистой влаги, группами садились неподалеку от гнезда властительницы.
Около Конана, в плетеной травяной корзине, оказались огромные желтые и светло-зеленые плоды размером с добрую тыкву. Было заметно, что тонкая кожица едва выдерживает напор мягкой и сочной плоти. Сосуды с янтарной жидкостью манили прохладой и ароматом.
Маленькие лемниры все пели свою однообразную песню, закрыв глаза и качаясь, а большие с жадностью пили древесный сок и, припав крошечными ротиками к огромным плодам, высасывали мякоть, оставляя лишь сморщенную шкурку.
Конан тоже попытался присосаться к тяжелому сочному плоду, но его усилие вызвало щебечущий смех. Рийпа, глядя на облитую сладким соком широкую грудь и перемазанное лицо, откинулась на руки своих прислужниц, звонко чирикая от удовольствия. Конан и сам рассмеялся, достал из-за пояса кинжал и стал есть сочный плод, нарезая его большими ломтями. Он чувствовал себя как никогда сильным и счастливым. Маленькие лемниры пели песню об уходящем Свете, и забывшему печали киммерийцу тоже хотелось, чтобы сияние горячих солнц поскорее погасло, и наступила блаженная прохладная ночь, а его шею обвили прекрасные пушистые руки Рийпы. Госпожа лемниров с высоты своего гнезда пытливо заглянула в глаза Конана:
– Я слышу – он призывает Ночь! Он хочет Ночь и меня! Ведите его к Черному Оффе! Ночь приближается! Скорее! Скорее!
Конан, отодвинув в сторону пустые корзины и скорлупы, начал подниматься, готовый с радостью идти туда, куда посылала его Рийпа, но вдруг железный ошейник непереносимо сдавил горло, день померк сам собой, и он с хриплым стоном повалился на циновки к ногам испуганных лемниров.
Когда слегка отпустило, варвар встал на колени, судорожно вдыхая горячий воздух, обжигающий легкие, но странным образом проясняющий сознание. Все, что было прежде, в мгновение ока клубком размоталось перед ним, и глаза Рагон Сатха требовательно и властно заглянули в душу.
– Найди и принеси то, что покажется самым важным! Найди и принеси!
Теперь его тело не жаждало мягких прикосновений и щекочущих объятий, разум и хитрость вновь вернулись к нему. Он видел себя как бы со стороны и понимал, что предназначен стать жертвой какому-то Черному Оффе. Маленькие лемниры разомкнули свой круг и выстроились живым коридором, по-прежнему ласково свистя и покачиваясь.
Конан подошел к границе, отделявшей Черного Оффу от поляны веселившихся лемниров. Множество рук толкало его в спину, побуждая переступить линию, выложенную розовыми ракушками, но он стоял, такой же неподвижный, как и черная фигура впереди.
Да, это был камень, черный ноздреватый камень, искусно обтесанный в форме готовой взлететь птицы. Два отверстия по бокам головы были заполнены застывшей красноватой массой, но эти символические глаза смотрели почему-то зловеще и живо.
«Самое главное! Самое главное! Самое главное!» Вот оно, самое главное, в этом Конан уже не сомневался.
Ошейник слабо сдавил и отпустил горло, как бы подтверждая его догадку. Серповидно изогнутый, матово-золотой клюв торчал из каменной головы. Любой ремесленник-камнетес укрепил бы его аккуратнее, но Конан чувствовал безошибочно – это был настоящий клюв живой птицы.
Уже не думая, что нужно от него Черному Оффе, а зная лишь, что ему самому нужно от зловещего идола, Конан, не задумываясь, шагнул вперед и подошел ближе, держась за рукоятку меча.
Позади раздался многоголосый вздох, а из чрева каменной птицы донесся тихий клекот, становясь все громче и громче. Уже ничего не было слышно, кроме этого торжествующего звука, крылья медленно приподнялись, и ноги стали медленно выдираться из песка…
Не раздумывая больше и не разглядывая оживающее чудовище, Конан молниеносно обнажил клинок и изо всех сил ударил по крылу. Меч рассек пористый камень, и черные осколки брызнули во все стороны.
Страшный крик нечеловеческой боли и ярости сотряс все вокруг, но Конан уже рубил, рубил и рубил. Крошево из стонущих, вопящих камней заполнило весь обложенный ракушками круг, а меч все сверкал, отражая белые блики солнц.
От головы, только что угрожающе наклонившейся к нему, чтобы проткнуть острым клювом, осталась черная бесформенная груда, в которой смутно поблескивал острый золотой серп. Разбросав ногами осколки, Конан взял его в руки и краем туники обтер черную пыль. Ладонь неожиданно ощутила живое приятное тепло, как будто этот серп, только что бывший смертоносным клювом, благодарил его за освобождение.
