Очертания моих спутников колебались, размываясь, как акварельная краска на мокром листе. Всё сильнее, будто смазанные кадры, наложенные друг на друга, мелькали их силуэты, и в этом постоянном искажении очертаний всё равно было ясно видно исходный образ. И мы, и мир вокруг превратились в пляшущие колеблющиеся цветные пятна, которые не ощущались хаосом, а напротив, исполняли абсолютно гармоничную бушующую движущуюся симфонию. Временами свет собирался в оживленные улицы и отдалённые фантастические пейзажи, но как только я переводила на них взгляд, видения ускользали, чтобы сложиться в новые. И вдруг всё устройство мира, всё, что было и когда-либо будет, стало ясным и понятным, хотя и невыразимым в словах и необъяснимым с точки зрения науки. Я, чёрно-белый Исенгрим, золотой дракон, ворона, Иорвет, бывшие до того отдельными и разрозненными, стали сгустками света, вибрирующими в унисон со всем мирозданием, волнами в мировом океане Хаоса, частью чего-то единого, чего-то большего. Я оглядывалась, стараясь уловить глазами всё сразу, не фокусироваться ни на чём, чтобы осознать, запомнить это чарующее ощущение понимания сути всего.
Остановив Исенгрима, Зоуи истошно каркнула раз, другой, третий. С каждым пронзительным звуком хаос из световых пятен вздрагивал и упорядочивался в хорошо ощущаемую структуру. Свет перетекал из одного узора в другой, узоры сжимались вокруг нас и стремительными потоками собирались в точку. Зоуи продолжала каркать до тех пор, пока пространство не погрузилось в непроглядную тьму. Мы стояли внутри существа, сотканного из мрака, и лишь в далёком небосводе мерцали всполохи света, похожие на корону вокруг солнца при полном затмении. Калейдоскоп образов каждого из нас прекратился, и Виллентретенмерт, Иорвет и я предстали в цветных ипостасях, которые проявились после изнанки в слое Хаоса. Вокруг Зоуи так и сохранялся ореол света, и из него никто не рисковал выходить. Темнота дышала — медленно и неслышно, но я чувствовала это дыхание всем телом. Раздался голос, который нельзя было охарактеризовать терминами звука, он был такой же чёрный и бесконечный, как сама темнота, звучал ниоткуда и раздавался повсюду.
— Один вопрос, один ответ, — услышали мы.
Ворона требовательно махнула клювом Виллентретенмерту, и тот осторожно шагнул вперёд к краю светового пятна. Дракон открыл пасть и заговорил на непонятном шипяще-рычащем языке, не похожем на зерриканский, и говорил долго, и был он в своей истинной ипостаси ещё фантастичнее и красивее, чем в реальном мире. Чешуя светилась, гребенчатый хвост с шипом на конце завился спиралью и подрагивал. Он приподнял полупрозрачные крылья и, казалось, парил в черноте, рассказывая что-то Драйк Кину. Потом он замолчал, шея изогнулась изящной дугой в поклоне.
Наступила тишина, дракон ждал, замерев золотой статуей. Зоуи подалась вперёд с плеча Исенгрима. И в следующий миг темнота взорвалась рёвом. Он тоже складывался в нераспознаваемую речь, но всеми своими фибрами я понимала, что огромное чёрное существо отчитывает Виллентретенмерта, как мать отчитывает крепко провинившееся дитя. Золотая голова того опускалась всё ниже и ниже, а голос Драйк Кина вдруг изменился и стал обтекающим и ласковым, и дракон, воспряв, вскинул голову на длинной шее и опять поклонился до низу. Потом, медленно передвигая будто ослабевшие лапы, вернулся к нам. Крылья свешивались с обеих сторон туловища и волочились следом.
— Стоило ли идти сюда, чтобы услышать то же самое? — обидно вскаркнула Зоуи.
— Стоило, — хрипло ответил Виллентретенмерт.
— Иди! — ворона потянула клювом за белое нарисованное ухо Исенгрима. — Один вопрос, один ответ!
Тот сделал несколько шагов вперёд, запустил руку за пазуху и достал кулон Аэлирэнн, который в его руках вытянулся в свежесрезанную пышную белую розу на длинном стебле. Она горела ярко. Исенгрим протянул руку с цветком, будто хотел вручить его Драйк Кину.
— Кому предназначается эта роза? — громко спросил он, и голос его сорвался.
Тьма дышала.
— Предназначение Розы из Шаэрраведда — найти своего адресата, и знание о том, кому она предназначена, нарушит этот путь. То не твоя забота, эльф, а той, кому доверили её нести, — в этот раз голос был глубоким и, как мне показалось, печальным.
— Хотя бы скажи, что я не тот, кому она предназначена! — Исенгрим беспомощно сжал кулаки.
— Один вопрос, один ответ, — сказала тьма.
— Пусть это будет мой вопрос, о Драйк Кин! — воскликнула Зоуи.
— Ты не тот, кому предназначена роза, эльф, — раздались слова.
Плечи Исенгрима поникли, словно он надеялся на иной ответ, и он отступил назад.
— Иорвет, твоя очередь, — позвала Зоуи.
Тот помедлил, раздумывая, встретился взглядом с Исенгримом и встал рядом с ним. Цветная радужная нить между нами удлинилась.
— Суждено ли мне или Филавандрелю увидеть Знак, Драйк Кин? — тихо спросил он.
— Велунд задавал мне этот вопрос. Каждый из его потомков спрашивал небо о том же. У меня есть один ответ и для них, и для тебя, эльф. Увидишь ли ты Знак — зависит от тебя.
Иорвет вскинул голову, и мне показалось, что в следующий момент он выскажет Драйк Кину всё, что думает о такого рода пророчествах, но он лишь пожал плечами.
— Яна!
— У меня нет вопросов, — сказала я.
— Не будь дурой! — рявкнула ворона. — Вопрос у тебя есть, и нельзя упустить шанса его задать!
Мне показалось, что меня подтолкнули в спину. Я всматривалась в темень, потом исподтишка глянула на сосредоточенное прекрасное лицо Иорвета.
— Сколько времени осталось мне в этом мире? — страшась ответа, спросила я темноту.
— До тех пор, пока ты несёшь Розу Шаэрраведда, человек. Когда Роза будет передана своему истинному владельцу, тебе будет отпущено ровно столько времени, сколько нужно, чтобы успеть проснуться, и ни мгновением больше.
Всполохи света вытянулись в линии, будто мы, как в «Звездных войнах», совершили гиперпространственный скачок, потом на миг сложились в абрис колоссального чёрного с золотом дракона, побежали круговертью панорам далёких городов с цветными башнями и диковинным небом, рассыпались хаотичными бесструктурными пятнами света, которые ударили радужной какофонией, завертелись чёрно-белыми линиями, хлестнули в лицо ветром, грохотом и водой. Я сидела в кресле на остром медальоне, впившемся в ягодицу, и изо всех сил держалась, чтобы меня не стошнило на толстый ковёр с шёлковой вышивкой. В сумеречной комнате в ярком квадрате балкона вспыхнул и погас последний луч солнца.
Исенгрим сжимал пальцами виски, Борх с головой утонул в кресле, а Иорвет смотрел в пол, крепко вцепившись в подлокотники. Одна Зоуи, выпрямившись, сидела на краешке стула и с чувством выполненного долга оглядывала нашу потерянную компанию.
— Несколько дней вас могут беспокоить видения. Это нормально. Не слишком большая плата за то, что высшие силы ответили на ваши вопросы, — сказала она.
— А высшие силы не могли бы выражаться яснее? — проговорил Иорвет.
— Когда-нибудь ты поймёшь, что яснее ответить было невозможно, — сказала она и обратилась к Борху: — Завтра будь здесь с утра. Девочки так ждут встречи с тобой!
Борх невнятно промычал что-то, а Веструм улыбнулась немного печально и положила ладонь на плечо Исенгрима.
— Твой выбор достоин уважения, Вольф Исенгрим, — сказала она. — Отвечая на твой вопрос, над которым ты сейчас думаешь, скажу «да», но при одном условии.
— При каком условии? — глухо спросил тот.
— Что сперва мы закончим нашу шахматную партию, — рассмеялась она, и вслед за ней рассмеялся и Исенгрим.
***
В дом эльфа мы вернулись в молчании. Борх, не говоря ни слова, полез на печь. Я, отвернувшись ото всех, задрала рукав рубашки — крохотные светлые метки от укуса были точно такими же, как и до похода с Зоуи.
— Исенгрим, — начал Иорвет, исподлобья глядя в глаза эльфа. — Я слышал ответ Сердца Мира и я признаю — я ошибся. Роза… Отдай её Яне. Она должна отнести её тому, кому предназначено.
