И зашел Ленару со спины. Каменный верзила нагнулся за картой, пытался уцепить ее плохо освоенными каменными пальцами. Сварог подналег плечом на каменную тушу, как грузчики налегают на шкафы. Ленара повело вниз, он забалансировал на краю, замахал руками, по Старому городу разнесло его неистовый рык. И не без величественности, присущей обрушивающимся гигантам, будь то откалывающийся от ледяных гор айсберг или свергающаяся с вершин лавина, Ленар повалился в чашу то ли бассейна, то ли фонтана, каменную, как и он сам.
Снизу принесло оглушительный треск разламывающихся камней и облако каменной пыли.
– Не вышел у тебя каменный цветок…
Сварог поднял карту, спрятал, потом посмотрел на дело рук своих.
По дну чаши разбросало обломки статуи важного мужа. Далее прочих откинуло кулак, по-прежнему твердо сжимающий жезл, что-то несомненно символизирующий. Метаморфозы происходили с головой: она на миг становилась человеческой, мэтра Ленара, и тут же обращалась в каменную голову древнего важного мужа, потом вновь обретала человеческие очертания, и лицо архивариуса, как писали в старинных романах, было исполнено невыносимого страдания.
Первой к Сварогу подоспела Клади.
– Как же он смог просочиться в Старый город?
– Может быть, мы, открыв ворота, открыли дорогу и ему, не знаю, – пожал плечами Сварог.
– А говорили, слабый маг… – с побагровевшего лица Пэвер рукавом утирал пот.
– Думаю, ему помогли. Позвольте ваш меч, мастер Пэвер!
Получив от суб-генерала меч, Сварог направился к лестнице. Сбежав по выбитым в камне ступеням, подошел к разбитой статуе.
– Убейте, мастер Сварог… Отрубите мне голову… – прохрипел мэтр, когда его собственная голова заняла место каменной. – Нет сил терпеть это…
Он не врал. Он действительно хотел умереть.
– Любовался бы и любовался вашими мучениями, – вздохнул Сварог. – Но я, так и быть, выполню вашу просьбу, если вы ответите на мой вопрос. Почему вы не сумели вселиться ни в кого из людей?
Оказывается, мэтр прекрасно мог его слышать. И мог отвечать:
– Потому что никто из них в тот момент не желал вам зла.
– Правда? Даже Олес?
– В него нельзя.
– Ах, вот оно как… А почему?
– Не имею права знать…
– А жаль, было бы интересно… Ну, прощайте, Ленар. Надеюсь, навсегда.
Дождавшись, когда в чередовании голов наступит очередь человеческой, Сварог опустил меч на шею статуи. И по дну чаши покатилась голова Ленара. На этот раз – мертвого окончательно и бесповоротно.
– Да, – покачав головой, Сварог направился к лестнице, – на что только люди не идут в погоне за какой-то бумажкой…
Глава семнадцатая
Или Атар, или Граматар
Корабли горели. Полыхали люгеры, шхуны и баркентины. Полотнища парусов лопались и падали на палубу огненными ошметками. Бизани, гроты и фоки заваливались, разрывая такелаж, ломая борта, сползая в воду. Взрывались крюйт-камеры, взметая над палубой столб огня, корежа корпуса.
Корабли тонули. Кренились, черпали воду пробитыми бортами и, заполняясь водой, медленно погружались в волны. Поверхность залива покрывало, как осенью гладь озер покрывают палые листья, корабельное дерево: обломки рей, стеньг, гафелей, бушпритов, мачт, бортов, палуб, внутренних переборок, килей, шпангоутов. Среди корабельного дерева мелькали тряпки, бумага, бочонки, стекло, глиняные кувшины, дамские веера, детские куклы и еще многое, многое, многое… Морская волна покачивала свои трофеи и готовилась рассортировать их обычным порядком: что-то отправить на дно, что-то выбросить на берег, что-то унести в океан. Среди отданных на откуп волнам предметов двигались темные точки. Головы. Головы скота, домашней живности… и людей.
Люди прыгали с гибнущих люгеров, шхун и баркентин. Люди гребли в переполненных шлюпках к берегу. Люди плыли. Люди держались за обломки. Люди выбирались на берег, поворачивались лицом к заливу и грозили, метались по прибрежному песку, застывали неподвижно, сложив молитвенно руки.
На эскадренном броненосце «Адмирал Фраст», справившись с нетрудной боевой задачей – расстрелять мощью главного калибра флотилию деревянных лоханок, – уже вовсю развлекались. Отдельные орудия без особой настойчивости и с неравномерными паузами обстреливали шлюпки – судя по всему, в целях тренировки наводчиков. Или на спор. Над верхней палубой иногда появлялись пороховые дымки – это, не иначе, гидернийские офицеры упражнялись в стрельбе из стрелкового оружия и заключали пари на бутылочку-другую вина.
– Вот вам всем и Граматар, – первым нарушил молчание Олес. – А вы еще гуапу боялись…
– Вы знаете гимн Гидернии? – зло переломил сучок о колено Пэвер. – Там есть такие строки:
Отцы несли на чужбину
Веру свою, свой труд;
Им подчинялись – но дети
По праву рожденья тут!
Тут, где палатки стояли,
Ветер качал колыбель.
Вручим любовь и надежду
Единственной из земель!
Единственной, понимаете? Они считают Граматар своей землей, и все тут…
– И они никого не выпустят…
Словам Рошаля, как и всем словам, сказанным в этот день, аккомпанировал несмолкающий гул Феррунианской гряды. Горы трясло, с гор сходили снега – уже не отыщешь ни одной белой шапки. Горы покрывались вулканами – пробив твердь, яростно взлетали к небесам все новые и новые красно-черные фонтаны лавы. Ветер доносил остывший по дороге пепел и до залива, укрывая местность серым снегом, оседая на волосах, одежде, лицах; першило в горле, то и дело хотелось чихать.
– Они никого не выпустят, – повторил Рошаль.
– …Город Клаутэн располагался в пятнадцати кабелотах от места впадения реки Улак в Редернейский залив. Клаутэн был центром, столицей и единственным городом небольшого домена Клаустон. Домен Клаустон входил в сюзеренат доменов Тоурант. С наудера на куз через весь Тоурант тек широкий судоходный Улак, и все входящие в сюзеренство домены имели выход к реке. Только домен Клаустон добился от Тоура[16] привилегии избирать дожа, а не получать готового из столицы или иметь наследного. Сто лет назад тогдашний тоурантский король попробовал силой отобрать у Клаутэна привилегию, но наемники из Шадтага отстояли домен, а потом настолько вошли во вкус, что чуть было не захватили и весь Тоурант. Против шадтагцев объединились все пять доменов, в том числе и Клаустон, и только общими усилиями угомонили бравых вояк. После чего короли Тоуранта считали за благо Клаутэн не трогать. Отсюда пошло выражение «Зачесался палец? Пощекочи им клаутэнца – палец оттяпает, зато и щекотка пройдет»… Так, во всяком случае, об этом повествуется в «Военной истории Атара», – просвещал их на одном из привалов мастер Рошаль.
