Однажды утром кто-то швырнул во двор лаборатории пачку газет. Часовые подняли ее и осторожно развернули. Это был экстренный выпуск «Фёлькишер беобахтер». Всю первую страницу занимал портрет Гитлера в чёрной рамке. Дальше шло сообщение о том, что «фюрер пал смертью храбрых на своём посту» и что «судьбу империи он передал в руки адмирала Деница». Затем следовали обычные призывы к спокойствию, стойкости.
В этот день шарфюрер Шмидт заперся у себя в комнате. Младшие чины добрались до шнапса. К вечеру в лаборатории «HV» не было ни одного трезвого эсэсовца. Они ходили по тёмным коридорам виллы, горланили песни. Даже часовые стояли на своих постах подвыпившие, готовые к самым безрассудным поступкам. Доктор-инженер Шумахер забаррикадировался в директорском кабинете и принялся жечь в камине бумаги.
Коринта и Кожин поняли, что медлить больше нельзя. Пьяные эсэсовцы не посмотрят на то, что заключённые представляют собой огромную ценность для науки и жестоко с ними расправятся.
В десять часов вечера Коринта вывел Кожина из палаты в тёмный коридор.
— Придётся лететь, Иван! — прошептал Коринта. — Пешком через двор нам не пробраться!
— Ну что ж, полетим, коли нужно! — ответил Кожин.
Добравшись до вестибюля, заключённые остановились и прислушались. С первого этажа доносились пьяные голоса эсэсовцев.
Наконец они благополучно достигли четвёртого этажа, с которого был ход на крышу, — Кожин задыхался, ноги у него подкашивались. Коринта сказал:
— Иван, пора!
Кожин ничего не ответил.
— Ну как, Иван, вы сможете лететь сами?
Опять молчание. Коринта тронул Koжина за плечо.
— В чём дело, Иван? Почему вы молчите?
— Я разучился летать, доктор! — заговорил вдруг Кожин глухим голосом. — Да, я разучился летать! Я несколько раз сейчас приказывал себе подняться в воздух, но у меня ничего не получилось! Эти гады отняли у меня способность летать! Вот видите, я хочу лететь и не могу! А раньше я сразу же…
— Погодите, Иван, не отчаивайтесь! Ваша способность восстановится! А теперь придётся нам обоим воспользоваться агравином. Дайте вашу руку! Кожин горько вздохнул, но возражать не стал. Доктор ощупью сделал ему укол и приказал: — Ложитесь и ничего не бойтесь! Сейчас будет обморок, который быстро пройдёт!
Кожин лёг и закрыл глаза. По телу его разлилась какая-то горячая волна. Сердце рванулось и бешено застучало, голову сдавило. Теряя сознание, он почувствовал, как проваливается в чёрную бездну.
Проверив у Кожина пульс, Коринта извлёк из кармана моток крепкого шнура и обвязал им себя и лежащего без движения товарища. После этого он сделал укол себе. Растянувшись возле Кожина, он сжал зубы и быстро погрузился в беспросветное небытие. Прошло несколько минут. Первым пошевелился Коринта. Вместе с прояснившимся сознанием пришло ощущение бесконечного стремительного падения. К горлу подступила тошнота, внутренности терзала ужасная боль.
— Иван! — крикнул Коринта — Где вы?
Никто не отозвался. Пошарив руками вокруг себя не обнаружив ничего, кроме пустоты, Коринта догадался, что они уже летят. Он снова позвал Кожина. Не получив ответа, стал ощупывать верёвку. Подтянувшись, дотронулся до Кожина. Сержант был ещё без сознания. Пощупав у него пульс, Коринта успокоился: всё в порядке, скоро и Кожин придёт в себя.
Самого полёта Коринта не чувствовал, а темнота не позволяла ориентироваться. Прохладный воздух чуть заметно гладил лицо и руки. Потом на них стала оседать влага. «В тучи вошли», — догадался Коринта.
Прошло минут десять, и вдруг словно какая-го завеса распахнулась и исчезла. Коринта увидел под собой бескрайнее звёздное небо. Именно под собой, а не над собой. И чувство у него было, что он не вверх взлетает, а падает вниз, в бездонную звёздную пропасть. Снова почувствовал дурноту, Коринта закрыл глаза, но в это время послышался голос Кожина:
— Доктор, доктор, где вы?
— Здесь, Иван!
Коринта подтянулся к Кожину и взял его за руку. Она была холодна как лёд.
— Как самочувствие, Иван?
— Скверно, доктор. Этот ваш агравин ужасная гадость!… Мы что, связаны?
— Да, связаны. Как альпинисты. Это я заранее придумал, чтобы нас не унесло в разные стороны.
— А на какой мы высоте?
Не имею понятия, Иван. Полосу туч мы уже прошли. Значит, высота два, а то и три километра.
- Если не больше! — отозвался Кожин. — Становится трудно дышать, и холод собачий! Бр-рр! Раньше я никогда не залетал на такую высоту… Доктор, вы слышите меня?
— Слышу, Иван. Я тоже весь закоченел.
— До каких же пор мы будем подниматься, доктор?
Вы правильно рассчитали дозу?
— Правильно, Иван, успокойтесь. Ещё четверть часа, и мы пойдём на снижение!
— Боюсь, как бы с нами не вышло такой же истории, как с Лариш-Больцем или с эсэсовскими курьерами! За четверть часа, доктор, мы задохнёмся и превратимся в сосульки!
— Нужно прижаться друг к другу, Иван. Так мы сохраним тепло и дольше продержимся. — Они крепко обнялись и замолкли. Холод становился всё сильнее. Лёгкие с хрипом втягивали разрежённый воздух. Сначала бил озноб, потом пришло оцепенение и какое-то безразличное полуобморочное состояние. Ещё несколько минут, и наступила бы смерть. Но агравин вовремя ослабил своё действие, начался медленный спуск.
Приземление воздушных беглецов произошло тихо и незаметно. Они опустились на распаханное поле и несколько минут неподвижно лежали на мокрой рыхлой земле, не веря своему спасению. Говорить не хотелось. Оба чувствовали предельную слабость и какую-то странную сонливость. Казалось, густая ночная темень проникла в сознание и заполнила его чем-то липким, непреодолимым. Не чувствовалось ни холода, ни сырости.
Но вот на лицо, на руки хлынули водяные струи. Пошёл обильный весенний дождь. Беглецов сразу затрясло от холода. Они встали, молча развязали верёвку и, взявшись за руки, пошли, не думая о направлении. Ноги увязали в рыхлой земле, одежда быстро промокла насквозь. Пройдя метров двести, остановились отдышаться. Впервые заговорили.
— Где мы, доктор? — тихо спросил Кожин.
— Не знаю… Надо выбираться на дорогу… — ответил доктор.
— Нам ведь надо в Кнежевесь…
— Да, в Кнежевесь.
Помолчали, прислушиваясь к монотонному шуму дождя, стараясь увидеть в непроглядной тьме хоть какой-нибудь ориентир. Откуда-то со стороны донёсся едва слышный стрекот автомобильного мотора.
— Там дорога, идёмте! — проговорил Кожин.
Ещё полчаса шли по вязкому полю, потом наткнулись на канаву, перебрались через неё и почувствовали под ногами твёрдый грунт шоссейной дороги.
