Маринелла не ответила. Взгляд ее неотрывно следил за Массимо, а сердце наливалось расплавленным железом и медленно опускалось вниз. Она ждала чуда. Она твердо знала, что если хотеть его так, как хочет она, чудо непременно произойдет. Не потому, что рождена была богиней, но потому, что любила…
— Что ты так смотришь на меня? — тихо спросил Массимо, улавливая в этом взгляде нечто кроме любви.
Маринелла молча покачала головой. Чудо начиналось. Она уже ощущала его приближение, угадывала его по дрожи в сердце, по слабости в ногах и руках…
Вечная Дева пристально вглядывалась в светлеющие глаза Массимо, в его густеющие волосы, в лицо, кожа на коем медленно разглаживалась, в руки, из пор коих исчезала въевшаяся дорожная пыль, и изо всех сил пыталась сдержать счастливую улыбку. Вот оно, чудо! Массимо молодеет! Пока он не понял этого и смотрит на нее удивленно, но вот сейчас, сейчас проследит за ее взглядом…
Он проследил.
— Что это, Маринелла? — подымая на нее изумленные глаза, спросил он. — Моя кожа стала гладкой и чистой… Я…
— Только на одну ночь. Только на одну ночь, мой Массимо, — ответила Вечная Дева, все-таки улыбаясь — так радостно, как не улыбалась прежде никогда. — И в эту ночь ты станешь моим.
О, как порою боялась она, погружаясь в мечты о нем, Заметить гримасу разочарования на его прекрасном Добром лице в тот момент, когда он услышит про одну только ночь! Как смела она думать так о нем — о нем!
Он улыбнулся ей в ответ так светло и радостно, что горячая волна не испытанного ранее счастья накатила на нее, обожгла сердце, кое тут же забилось в груди мощно и свободно. Еще миг, и перед ней сидел не утомленный дальней дорогой старец, но тот самый двадцатилетний юноша, с которым познакомилась она много лет тому назад в Аргосе, на постоялом дворе. Маринелла не сомневалась более ни в чем. Какая, в сущности, разница, человек она или нет, если в душе ее живут самые обыкновенные, самые настоящие человеческие чувства! Она любит, и она любима — что еще нужно для счастья? Да ничего.
Видно, точно так думал и юный Массимо. Легко поднявшись, он протянул ей руку, с прекрасной улыбкою наклонился к ее губам… Нет, Вечная Дева ошиблась… Для счастья нужен еще такой поцелуй и, если можно, еще один… И еще…
Она отпрянула от него — всего на миг, чтоб потушить свечу — и сразу прильнула снова к широкой груди мужчины, единственного в мире… Всего одна ночь? Пусть.
Массимо заглянул ей в глаза, где блестели маленькие диски луны, что заглядывала к ним через небольшое оконце, потом теплыми губами тронул ее маленькое ушко.
— Всего одна ночь? — прошептал он, обнимая ее еще крепче. — Пусть!
* * *
На вид Кармашан казался гораздо моложе, нежели Конан себе представлял по многочисленным рассказам, кои довелось ему услышать. Кожа его была гладкой, белки светлых глаз чистыми, а зубы ровными и белыми. Он смотрел на варвара в упор и гадко ржал.
— Поговорим! — рыкнул Конан в ответ, выхватывая верный свой меч.
Но драки не получилось. В одно короткое мгновение, равное всего лишь взмаху ресниц, пол под его ногами разошелся, и он рухнул в черную сырую бездну, сопровождаемый омерзительными звуками хохота, похожего на лай истеричного пса.
Он еще летел вниз, когда дыра над ним захлопнулась; каменная плита отделила его от всего мира, но она же подарила ему тишину — то единственное, о чем желал он в этот момент, ибо душа разрывалась от злобы и ненависти. По-кошачьи извернувшись, Конан приземлился на все четыре конечности, тут же вскочил на ноги и выставил во мрак острие меча.
В полной тишине он слышал только свое собственное дыхание, тяжелое, прерывистое. Если б ярость могла рождать настоящий огонь, то Конан наверняка выдыхал бы сейчас языки пламени. Он попался! Попался, как неоперившийся юнец, лишь накануне впервые взявший в руки оружие. Он не хотел думать, что Элерио его предал, однако все сходилось на этом. Именно он, его старинный приятель, привел его в ту комнату, именно он уговорил не вступать в бой с бандитом, а прежде подслушать его разговор с девицами. И где он сейчас? Киммериец отлично помнил, что он стоял за его спиной и тоже вслушивался в слова, доносящиеся из соседней комнаты.
И все же, несмотря на ярость и унизительную беспомощность, Конану стало стыдно. Он не должен был думать так об Элерио. Да, тот служил у Кармашана, но мало ли что бывает в этом странном мире!
Сев на земляной пол, варвар углубился в размышления о нынешнем своем положении. Он в плену; что намеревается делать с ним бандит — верно, известно одному лишь Нергалу, его вонючему папаше; зато совершенно ясно, что он намеревается делать с Лалом Богини Судеб — заказать некую мерзость, которая, несомненно, принесет целый сонм несчастий и Мандхатту, и, может быть, всей Вендии. Когда произойдет богопротивное действо сие? Утром. Нельзя медлить. Надо что-то делать. Конан встал и начал исследовать стены, руками шаря по ним в поисках хоть какого-нибудь отверстия, в каковое можно будет сунуть клинок и расшатать камни. Сплошную ровную поверхность ощущали его ладони и снизу, и сверху, и посередине… Тогда он принялся осматривать пол — тоже ничего. Глаза, быстро привыкшие к темноте, обратились к потолку, но и тот был гладок, а если и имелся в нем люк, так его не было видно. Истина, открывшаяся варвару сейчас, оказалась весьма неприятной и раздражающей: Кармашан поймал его в каменный мешок.
Вновь усевшись на пол, Конан начал перебирать в Уме различные способы спасения — сначала себя самого, а затем и Лала Богини Судеб. Голова его, однако была совершенно пуста. Похоже, Сервусу Нароту долго придется ждать свое сокровище… Киммериец невесело усмехнулся. Ему становилось понятно, что хочет сделать с ним Кармашан — ничего особенного, просто уморить в этом каменном мешке. Он уже чувствовал, что ему не хватает воздуха, а что будет дальше, легко представить.
А жаль, если не удастся напоследок хотя бы плюнуть в хохочущую рожу ублюдка… Конан насторожился. В абсолютной тишине он расслышал вдруг посторонний звук. Кажется, где-то в углу скреблась мышь… Что ж, если тут нашелся лаз для мыши, то найдется и для человека!
Он вскочил, вслушиваясь и одновременно вглядывась во мрак, стараясь определить, откуда доносится шорох, и тут совсем рядом, за спиной его, раздался голос…
— Ко-о-онан! Конан!
Киммериец резко развернулся. Всякий миг ожидая подвоха, подошел к стене, коснулся ее пальцами и — она отъехала от него на два шага, открыв темный как пасть Нергала проем, из которого на Конана пахнуло затхлостью и гнилью. В следующий момент в проеме показалась встрепанная голова Элерио.
