Вслед за этим с севера и юга ударят еще две группы по сорок кораблей в каждой, после чего у меня останется небольшая резервная флотилия в сто пять боевых кораблей, которую также можно будет использовать для удара с противоположных направлений.
В составе этой резервной группы дополнительно выступят и десять круглых кораблей из Арсенала. О том, что находится у них на борту, не знают даже мои самые высокопоставленные чины офицерского состава.
После этого можно будет говорить о том, что в бой брошены все силы, которые я планировал задействовать.
И только погодные условия запланировать я не мог.
Я снова посмотрел на север. Затем исследовал поверхность моря через подзорную трубу. Зрелище было неутешительным: все вокруг затягивала сплошная черная мгла, на фоне которой были особенно хорошо заметны белые барашки волн, сбиваемые резкими порывами ветра.
Настоящая осенняя погода.
В своих планах я не мог предсказать, что подарит нам капризный характер Тассы, в чем проявится ее крутой нрав и переменчивость в настроении.
Холод на смотровой площадке донимал немилосердно. Чтобы не стучать зубами, я принялся жевать следующий кусок сушеного мяса.
Когда я наклонился за бурдюком, чтобы запить мясо водой, я заметил, что она совсем замерзла.
Чертыхаясь, я снова поднес к глазам подзорную трубу и устремил ее на запад.
Вот уже три часа, как я сидел на смотровой площадке грот-мачты «Дорны» под резкими порывами пронизывающего ветра и, сжимал в окоченевших руках подзорную трубу, наблюдал за ходом сражения.
Все корабли первой волны наступления прорвались сквозь ряды неприятельских судов, повернувшихся теперь носом к ним и готовящихся к следующей атаке. Они, конечно, не могли предположить, что следующий удар будет нанесен им сзади, и подставляли корму второй набегавшей волне кораблей, вслед за которой от одной стороны горизонта до другой протянулись штормовым валом надвигавшиеся круглые корабли, выстроенные мной в одну боевую линию. Объединенная флотилия Тироса и Коса потеряла к этому моменту уже сотни судов и яростно набросилась на обычно беззащитные круглые корабли, стараясь взять реванш за то смятение, которое внесли в их ряды корабли первых двух волн наступления. Могу себе представить их реакцию, когда из трюмов столь беспечно взятых на абордаж круглых судов им навстречу вырвались сотни хорошо вооруженных, тренированных воинов. Часть круглых судов, которым не «посчастливилось» быть взятыми на абордаж неприятельскими боевыми галерами, не имея возможности состязаться с ними в скорости, состязались в находящемся у них на борту вооружении и поливали врага стрелами, копьями, дротиками, камнями и деревянными, пропитанными смолой горящими зажигательными ядрами, выпускаемыми из многочисленных катапульт.
Я был горд своими людьми, их мастерством и самоотверженностью. Враг заметался. Как я и предполагал, в подобной суматохе он не сумел вовремя отличить приближающиеся под парусом боевые галеры четвертой волны от обычных, тяжелых, медлительных в своем передвижении круглых кораблей и подпустил их на опасное для себя, непозволительно близкое расстояние, когда времени для боевого маневрирования у него уже не оставалось.
В окутывавшей полнеба темноте я ясно различал множество объятых пламенем кораблей. Мощные порывы ветра сбивали с трудом слушающиеся руля корабли в группы по десять — двадцать судов, переносили огонь с корабля на корабль, превращая их в сплошные пылающие деревянные острова.
Море ревело и стонало, как раненый зверь, не желающий выпускать из лап свою жертву.
Пятая волна запланированного наступления запаздывала.
На «Дорне» выбрали якоря и затем бросили их вторично, подальше один от другого, но корабль продолжало швырять на волнах. Снасти скрипели, не желая поддаваться ветру, но чувствовалось, что канаты на пределе.
Участвующую в пятой волне атаки группу судов, нападающих с севера, возглавлял худощавый длинноволосый Нигель, пятнадцать кораблей которого дополнили еще двадцатью пятью кораблями-таранами из Арсенала. Командование над группой судов, наносящих удар с юга, было доверено Чангу, у которого помимо двадцати своих кораблей находилось еще двадцать судов из Арсенала. Таким образом, каждый из них располагал четырьмя десятками боевых галер. Но ни атаки первого, ни второго я не видел.
Сто пять резервных судов вместе с теми десятью круглыми кораблями, о грузе которых не подозревал никто из моего высшего офицерского состава, уже давно вышли на исходную позицию и с нетерпением дожидались моего сигнала.
А я до сих пор не знал, могу ли доверять этим убарам — Нигелю и Чангу!
Головной корабль резервной группы судов покачивался от «Дорны» на расстоянии слышимости звуковой команды. Через подзорную трубу я хорошо видел стоящего на капитанском возвышении кормовой палубы Антистена — того самого капитана, имя которого неизменно открывает список членов Совета капитанов. Всегда первый — завидная судьба!
Позади головного корабля выстроились в четыре ряда остальные суда, между которыми виднелись тяжело вздымающиеся на волнах, глубоко сидящие в воде, убравшие даже штормовые паруса десять круглых кораблей из Арсенала. Даже эти устойчивые ширококилевые суда расходившаяся Тасса немилосердно, словно наслаждаясь своей мощью, легко швыряла из стороны в сторону.
Я снова направил подзорную трубу на запад, туда, где над морем поднимался черный дым от горящих кораблей.
Корабли Тироса и Коса везде, где только возможно, поспешили отойти подальше от оказавшихся для них не по зубам, коварных в своих неожиданных сюрпризах круглых судов и перенесли все свое внимание на наши боевые галеры. Я усмехнулся. Чембар, безусловно, великолепный главнокомандующий: он стремился навязать противнику только ту тактику ведения боя, в которой был силен сам. Теперь он пытался использовать численное превосходство кораблей своей флотилии, нападая на противника лишь тогда, когда имел двух-трехкратный перевес в силе. Круглые корабли он оставил на потом, рассчитывая разделаться с ними также с применением тактики численного перевеса.
Я спрятал подзорную трубу и подул на окоченевшие руки. Было очень холодно, и мне казалось, что сейчас именно от погоды в значительной мере зависит исход этой партии, разыгранной нами на игровой доске, где фигурами служили люди и корабли, сражающиеся и умирающие, тонущие и догорающие.
Ветер настойчиво пытался сбросить меня со смотровой площадки.
Вдруг палуба корабля огласилась радостными криками. Я оглянулся. Стоящий на носу наблюдатель с подзорной трубой о чем-то возбужденно говорил сгрудившимся позади него офицерам, указывая руками куда-то вперед. Гребцы на нижней палубе радостно загудели.
