Ариман вызвал в памяти мантры, позволяющие прибегнуть к низшим Исчислениям, чтобы замедлить процессы в усиленном организме, лучше усваивать информацию и не поддаваться страху, находясь в окружении врагов. В обычных условиях после чтения мантр его восприятие значительно обострялось и окружающий мир становился будто прозрачным, но рядом с Горой все пространство представлялось абсолютно безжизненным и непроницаемым.
Впереди забрезжил рассеянный свет факелов, затем появились огни костров. Вибрация, передающаяся по земле, казалась Ариману сердцебиением самой Горы. Неужели и он кажется кому-то ничтожной букашкой, ползущей по огромному телу, которую так легко смахнуть?
— Загайа![16] — скомандовал Ариман, и воины Сехмет образовали позади него ступенчатый треугольник. В других Легионах это построение было известно как «наконечник копья», и хотя Ариману нравилось это грубоватое и ясное обозначение, он предпочитал древнее название, которому его научил Император на острове-крепости Дименсландт.[17]
К нему подошел Фозис Т’Кар, и Ариман отметил жажду жестокости, обуревающую собрата-капитана. В дальней части его мозга возник вопрос: почему он всегда называл Фозиса Т’Кара своим приятелем, но не другом?
— Какие будут приказания? — послышался взволнованный и напряженный голос Хатхора Маата.
— Никакого насилия без моей команды, — ответил Ариман, включая общий для всего Сехмет вокс-канал. — Это разведывательная миссия, а не военная.
— Но будьте готовы к тому, что она станет военной, — возбужденно добавил Фозис Т’Кар.
— Сехмет, умерить темперамент, — приказал Ариман и при помощи Исчислений изменил алхимию своего организма. — Соедините раздражительность с флегматичностью и на первый план выведите оптимизм.
Ариман услышал, как негромко забормотал Хатхор Маат. Обычно Павонид мог управлять состоянием духа сознательно, но, лишившись доступа к эфиру, Хатхор, как и все остальные, был вынужден прибегнуть к дисциплине, концентрации и самообладанию.
Долина расширилась, и на гребне склона Ариман увидел цепочку фигур, напомнивших ему легендарных воинов Леонида, сражавшихся и погибших у Фермопил. При виде возможных противников он не испытал ни ненависти, ни страха. От этих эмоций его избавляли низшие Исчисления.
Воины агхору в одеяниях цвета заката, в кожаных доспехах и с длинными фалариками[18] в руках представляли собой точное воплощение варварских племен Древней Терры. Но их внимание было приковано не к отряду, вторгшемуся в долину, а к чему-то в нижней ее части, чего Ариман не мог видеть за склоном.
Пальцы Аримана крепко сжали обтянутую кожей рукоять болтера. Воины наверху обернулись на звук тяжелой поступи Астартес, и он увидел, что их лица закрыты масками из полированного стекла. Безжизненные и невыразительные маски напомнили ему посмертное покрытие из листового золота, накладываемое на лица микенских царей, чтобы скрыть их гниющую плоть.
На последнее заседание Рехахти Магнус пригласил для переговоров Ятири, вождя племен агхору, обитавших в окрестностях Горы. Горделивый вождь пришел в простой шатер Магнуса в одеянии шафранового цвета и церемониальной зеркальной маске, принятой среди его народа. Ятири был вооружен фаларикой и посохом-хекой, не слишком отличавшимся от тех, которыми пользовались капитаны Тысячи Сынов. Несмотря на столетия изоляции, отделявшие Агхору от Империума, Ятири говорил четко и плавно и настойчиво просил Астартес воздержаться от посещения долины. Он сказал, что это священное для его народа место.
«Священное» — именно так он и сказал.
Подобное выражение могло вызвать гнев у многих Легионов Астартес, но Тысяча Сынов понимали первоначальный смысл этого термина — «ничем не оскорбленное, доброкачественное, значительное» — и не придавали внимания значению, относящемуся к религии. Для них это было место, «лишенное несовершенства». Просьба Ятири кое у кого вызвала подозрения, но Магнус дал слово, что Тысяча Сынов с уважением отнесутся к просьбе вождя.
И до сего момента так оно и было.
Сехмет поднялись на гребень долины, и агхору расступились, блеснув лезвиями фаларик. Подобное оружие не могло испугать Аримана, однако он не хотел начинать войну, в которой не было необходимости.
Он продолжал идти навстречу воинам агхору размеренным шагом и вдруг изумленно уставился на представших перед его глазами стражей долины.
Храм братства Пирридов на Просперо представлял собой огромную пирамиду из посеребренного стекла с вечно горящим огнем на вершине, выполненной в форме крестоцвета. А вместо золотых идолов, которые обычно стояли в храмах других братств, в пирамиде возвышалась боевая машина Легио Титаникус.
Соискатели звания пироманта по освещенному курильницами коридору из красного мрамора проходили прямо к могучему «Владыке войны». Этот громадный титан, носящий гордое имя «Канис Вертекс»,[19] когда-то сражался под знаменами Легио Асторум, и на его броне красовался черный диск, окруженный языками синего пламени.
Принцепс гигантской машины был убит, и модератусы тоже погибли в середине Великого Крестового Похода, когда титан был повержен во время жестокой карательной кампании против варварских племен зеленокожих на Каменке-тройке. Согласно приказу Императора, Легион Тысячи Сынов вместе с Легио Асторум и Войском Жизни евгенианцев Панпасифика должен был выдворить эту расу жестоких ксеносов с трех планет Каменки-Ултизарны, на которые предъявлял права Механикум Марса.
Ариман хорошо помнил жестокость той войны, ужасные кровопролитные и изнурительные бои, повлекшие за собой потери тысяч и тысяч воинов. После двух лет непрерывных сражений Имперская Армия все же одержала победу, и боевые знамена украсились множеством наград.
Но победа далась им высокой ценой. Легион Тысячи Сынов лишился восьмисот семидесяти трех воинов, и тогда Магнусу пришлось уменьшить численность, сократив количество братств до Песеджета.
Еще большим огорчением для Аримана стала гибель Апофиса, капитана Пятого братства и его лучшего друга. Воспользоваться этим словом Ариман решился только сейчас, когда Апофис был мертв.
«Канис Вертекс» потерпел поражение на смертоносных полях Кориоваллума[20] в самом конце войны, когда столкнулся с огромной машиной зеленокожих, грубо сколоченной по образу и подобию их агрессивного божества. Поражение казалось неизбежным, но перед вражеским колоссом в сиянии мощи эфира встал Магнус, подобный древнему богу войны.
