Вавилон. Сокрытая история - Куанг Ребекка

– Так что, договорились? – Виктуар переводила взгляд с Рами на Робина. – Оксфорд, а потом «Гермес» и все, что от нас потребуется «Гермесу».

– Да, – твердо сказал Рами.

– Нет, – ответил Робин. – Нет, это безумие. Я сдамся, пойду в полицию, как только…

Рами фыркнул.

– Мы уже это проходили, и не раз. Ты признаешься, и что дальше? Забыл, что Джардин и Мэтисон пытаются развязать войну? Это важнее нас, Птах. Важнее тебя. У тебя есть обязательства.

– Но все просто, – настаивал Робин. – Я признаюсь и тем сниму груз вины с вас. Это же отделит опиумную войну от убийства, как вы не понимаете? Освободит вас от…

– Хватит, – отрезала Виктуар. – Мы тебе не позволим.

– Разумеется, не позволим, – сказал Рами. – А кроме того, это эгоистично, слишком легкий для тебя способ выкрутиться.

– Как это может быть легким способом…

– Ты хочешь поступить правильно, – сказал Рами, все больше распаляясь. – Как всегда. Но считаешь, что стать мучеником – это правильно. Думаешь, если ты достаточно настрадаешься за свои грехи, то будешь прощен.

– Я не…

– Вот почему ты взял на себя нашу вину в ту ночь. Каждый раз, сталкиваясь с трудностями, ты просто хочешь от них избавиться и думаешь, что лучший способ сделать это – самобичевание. Ты одержим наказанием. Но так не бывает, Птах. Если ты попадешь в тюрьму, никому лучше не станет. Если тебя повесят, это ничего не исправит. Мир по-прежнему останется таким же. Война все равно надвигается. Единственный способ искупить вину – остановить войну, а ты не хочешь этого делать, потому что боишься, вот в чем причина.

Робин счел его слова в высшей степени несправедливыми.

– Той ночью я лишь пытался вас спасти.

– Ты пытался снять себя с крючка, – возразил Рами, хотя и вполне добродушно. – Но от всех этих жертв ты не почувствуешь себя лучше. И не поможешь остальным, так что это совершенно бесполезно. А теперь, если ты завершил свои великие попытки принести себя в жертву, думаю, нам стоит обсудить…

Он запнулся. Виктуар и Рами проследили за его взглядом – в дверях стояла Летти, скрестив руки на груди. Никто не знал, сколько времени она уже там провела. Ее лицо было очень бледным, не считая двух красных пятен на щеках.

– Ой, – сказал Рами. – Мы думали, ты спишь.

Горло Летти пульсировало. Похоже, она едва сдерживала рыдания.

– Что за общество Гермеса? – спросила она дрожащим шепотом.

– Не понимаю…

Летти повторяла эти слова снова и снова, вот уже десять минут. И как бы остальные ни пытались объяснить – необходимость общества Гермеса и тысячи причин, по которым такая организация должна держаться в тени, – она все качала головой с пустым, непонимающим взглядом. Она выглядела не столько возмущенной или расстроенной, сколько озадаченной, как будто ее пытались убедить, что небо зеленое.

– Я не понимаю. Разве вы не были счастливы в Вавилоне?

– Счастливы? – повторил Рами. – Видимо, тебя никто не спрашивал, не натирали ли твою кожу ореховым соусом.

– Ох, Рами, это правда? – Ее глаза округлились. – Но я никогда не слышала… И у тебя такая красивая кожа…

– Или не пускали тебя в лавку по неясным причинам, – продолжил Рами. – Или не огибали тебя на тротуаре по широкой дуге, словно у тебя блохи.

– Но это же просто тупость и провинциальность оксфордцев, – сказала Летти, – это не значит…

– Я понимаю, что ты этого не замечаешь, – сказал Рами. – Я и не ждал этого от тебя, у тебя ведь совсем другая судьба. Но дело не в том, счастливы ли мы в Вавилоне. А в требованиях нашей совести.

– Вавилон дал вам все… – Казалось, Летти не в состоянии сдвинуться в сторону от этой мысли. – У вас было все, что только можно пожелать, такие привилегии…

– Этого недостаточно, чтобы забыть, откуда мы родом.

– Но стипендия… В смысле, со стипендией вы могли бы… Я не понимаю.

– Ты уже много раз это повторила, – огрызнулся Рами. – Ты ведь настоящая маленькая принцесса, верно? Большое поместье в Брайтоне, лето в Тулузе, китайский фарфор на полках и ассамский чай в чашках. Как же ты можешь понять? Твоя семья пожинает плоды имперских завоеваний. А наши – нет. Так что заткнись, Летти, и послушай, что мы пытаемся тебе втолковать. Нельзя так поступать с нашими странами, это неправильно. – Его голос стал громче и тверже. – А еще неправильно, что меня обучают обращать родной язык на пользу империи, переводить законы и тексты, чтобы облегчать ей владычество, когда народ в Индии, Китае, Гаити и по всей империи голодает, потому что британцы скорее украсят серебром шляпки и шпильки для волос, чем используют его во благо других людей.

Летти восприняла эту речь лучше, чем ожидал Робин. Секунду она молча моргала, вытаращив глаза. А потом нахмурилась и спросила:

– Но… но если дело в неравенстве, разве нельзя обратиться в университет? Есть много благотворительных программ, миссионеров. Почему бы не обратиться напрямую к правительствам колоний и…

– Это довольно сложно, когда основная цель – сохранение империи, – сказала Виктуар. – Вавилон не сделает ничего, что не принесет ему пользы.

– Но это же неправда, – заявила Летти. – Вавилон постоянно занимается благотворительностью. Я знаю, что профессор Леблан возглавляет исследование для лондонского водопровода, чтобы вода не была такой грязной и не приводила к болезням, да и по всему миру есть гуманитарные организации… [92]

– А ты знала, что Вавилон продает серебряные пластины работорговцам? – прервала ее Виктуар.

Летти уставилась на нее и моргнула.

– Что-что?

– Capitale, – сказала Виктуар. – Латинское capitale, производное от слова caput, превратилось в старофранцузское chatel, которое в английском стало chattel. Капитал и имущество. Это пишут на пластинах, соединяя по цепочке со словом cattle, «скот», и пластины прикрепляют к железным кандалам, чтобы рабы не могли сбежать. Знаешь почему? Они становятся послушными. Как животные.

– Но это же… – Теперь Летти моргала очень быстро, словно пытаясь избавиться от пыли в глазу. – Но, Виктуар, дорогая, рабство отменили еще в 1807 году [93].

– И ты думаешь, работорговля прекратилась? – Виктуар издала не то смешок, не то всхлип. – Думаешь, мы не продаем пластины в Америку? Думаешь, британские промышленники не получают прибыль от кандалов? Думаешь, в Англии нет людей, до сих пор владеющих рабами, но просто хорошо это скрывающих?

– Но вавилонские ученые не станут…

– Именно этим и занимаются вавилонские ученые, – зло отрезала Виктуар. – Кому, как не мне, это знать. Именно таким исследованием занимался мой наставник. Каждый раз, когда я встречалась с Лебланом, он менял тему разговора на свои драгоценные пластины со словом chattel. Говорил, что ждет от меня особого понимания. Однажды даже спросил, не надену ли я их. Дескать, хочет убедиться, что пластина подходит для негров.

– Почему ты мне не сказала?

– Я пыталась, Летти.

Голос Виктуар дрогнул. В ее глазах стояла боль. И Робин почувствовал глубокий стыд, ведь он только сейчас понял жестокую особенность их дружбы. У Робина всегда был Рами. Но в конце дня, когда они расставались с девушками, у Виктуар была только Летти, которая всегда клялась, что любит ее, обожает, но не желала слушать ни одного слова, если эти слова не подтверждали ее представлений о мире.

А где же были Робин и Рами? Они отворачивались, не замечали, втайне надеясь, что девушки перестанут ссориться. Время от времени Рами устраивал перепалки с Летти, но только чтобы потешить самолюбие. Ни Робин, ни Рами никогда не задумывались, насколько одинока была Виктуар все это время.

– Тебе было все равно, – продолжила Виктуар. – Летти, тебя даже не беспокоило, что хозяйка нашей квартиры не пускает меня в ванную…

– Что?! Это же просто смешно, я бы заметила…

– Нет, – сказала Виктуар. – Ты не заметила. Ты никогда не замечаешь, Летти, в том-то и дело. И теперь мы просим тебя, в конце концов, выслушай то, что мы пытаемся тебе сказать. Пожалуйста, поверь нам.