— Остолопы! Назад! — закричал Бен-Саиф во всю силу легких, глядя, как один солдат срывает с упряжи бутыль «нектара», а другой судорожно дергает за рычажки зажигания «ноздрей».
Арбалетная стрела вдребезги разнесла глиняный сосуд и исчезла в ветвях персикового дерева. Густая белая жидкость забрызгала грудь и живот агадейца и выбритую холку его коня. Другой оставил в покое непослушные «ноздри Мушхуша» и схватился за длинный меч с расширяющимся лезвием.
На него налетел передний вражеский всадник, голубоглазый великан, непонятно как уместившийся в доспехи горногвардейца среднего телосложения. Первый удар тяжелого варварского меча агадеец принял на щит — будто бревном по корпусу, он едва не слетел с коня. Голубоглазый пронесся мимо, а пока он разворачивал скакуна, его товарищ, тоже рослый и широкоплечий, но все же не такой исполин, резко отвел от груди левую руку со шитом, и «жало Мушхуша», прятавшееся под ним, выпустило порцию яда. В последний миг агадеец успел поднять коня на дыбы, но лишь погубил этим и верховое животное, и себя. С тонким протяжным ржанием конь завалился набок, седок, выпростав ноги из стремян, упал на землю чуть в стороне, да так и не встал, над ним навис могучий голубоглазый наездник, крутанул мечом и разрубил череп от скулы до скулы, насколько позволил лицевой вырез шлема.
Другому агадейцу, забрызганному «нектаром Мушхуша», достался самый слабый противник — смуглый худой мальчишка лет двенадцати. Трофейные доспехи сидели на нем, как на пугале, шлем, привязанный сыромятными ремешками к наплечникам, болтался за спиной, а неистовые взмахи тонкого кинжала вызывали у горногвардейца лишь кривую усмешку. На помощь подростку мчался четвертый враг, арбалетчик, но агадейский воин уже выхватил из петли на конской упряжи тяжелый шестопер и подумал, что наверняка успеет разделаться со щенком.
И обмер от изумления и страха, когда мальчишка вдруг рассмеялся, будто его осенила гениальная идея, опустил руку с кинжалом, запрокинул голову и плюнул в агадейца что было мочи. Такому плевку позавидовал бы даже Конан — слюна преодолела расстояние, в десяток локтей и угодила точно в мокрое пятно на груди противника. Когда-то маленький бусарец состязался по плевкам в длину с соседскими мальчишками, и теперь старый навык спас ему жизнь.
Громадный костер на краю фруктового сада не мог не остаться незамеченным воинами на крышах дворца и сокровищницы. Взглянули они и на корзину под летучим мешком, где отчаянно жестикулировал едва различимый Бен-Саиф. И вернулись к своим делам, когда из сада показались двое всадников в сером и успокаивающе помахали руками.
— Они меня не видят! — вскричал сотник, подразумевая обслугу катапульт. Он посмотрел вниз. Двое его солдат погибли, а один из убийц уже скакал в сторону дворца. Никто не заподозрит в нем чужака. Остальные трое направлялись к сокровищнице. Наверное, подумал Бен-Саиф, ординарец уже читает записку, адресованную не ему, но он не успеет, никак не успеет перенацелить катапульту на врагов в агадейских доспехах. И не сообразит, что один из них (наверное, самый опасный, возможно, даже сам Конан), скоро поднимется к нему на крышу.
— Что же делать! — простонал он, затравленно озираясь. И тут его взгляд упал на попугая. Казалось, бывшего апийского сотника не слишком обрадовал новый поворот событий, но и не особенно встревожил.
«И то сказать, чего ему бояться? — зло подумал Бен-Саиф. — В крайнем случае, успеет улететь».
— Послушай! — воскликнул он. — Слетай-ка на крышу дворца. Предупреди моего ординарца. Чтобы этот ублюдок не застиг его врасплох.
— Я? — Попугай недоуменно посмотрел на него черной жемчужинкой. — Да ты что? Захотят они слушать какую-то птицу! Еще пр-ришибут!
— Не пришибут, — уверил Бен-Саиф. — Это же горногвардейцы, они на своем веку каких только чудес не навидались. Ты вот что сделай, — родилась у него спасительная идея, — назовись Луном. Его штучки вся гвардия знает. Скажи, что летел к ним и увидел по пути, как Конан разделался с нашими связными. Скажи, чтобы встречали гостя и предупредили охрану сокровищницы.
— Ладно, попр-робую, — неохотно уступил попугай. — Но пр-редупреждаю: ежели они за ар-рбалеты схватятся, я ср-разу др-рапану.
— Не бойся, — махнул рукой Бен-Саиф. — Ну, же, Иярчик! Выручай!
* * *
— Ну же, Иярчик! — передразнил тощий старец в рубище, притаившийся среди ветвей персикового дерева на краю сада. — Выручай! Кхи-кхи-хи…
Невдалеке ярился высокий костер. У огня лежали человек в серых доспехах и его лошадь. Но старец не обращал внимания ни на трупы, ни на острый запах горелого мяса. Он следил за полетом зеленого попугая.
— Ну, молодчина, Конан! — негромко произнес Анунна и снова захихикал. — Я уже не жалею, что пустил тебя в Собутан. Положа руку на сердце, скажу, что даже я, гениальнейший стратег и тактик былых времен, проникся к тебе уважением. Ты умен и изворотлив, как змея, и до сего момента великолепно обходился без сомнительных услуг незнакомого колдуна. Но сейчас, кхи-хи, дурная пташка может нам здорово подгадить, и меня больше не удовлетворяет роль стороннего наблюдателя. Абакомо вовсе не шутил, обещая воззвать к самому Нергалу. А вам ведь это вовсе им к чему, правда, киммериец? Иярчик! Пичужка моя! Ути-ути-ути! Цып-цып-цып! Ку-уда, паршивец!?
Бронзовый обруч, любовно начищенный до блеска, взмыл в небо, помчался наперехват.
* * *
Циклопическое сооружение из гранитных блоков — сокровищница пандрского царя — нависала над ними, вселяла в души робость. Для того-то великий зодчий и уподобил ее фасад лику грозного тигра, чтобы навевала страх на мятежников или чужеземцев, жадных до чужого добра.
До прихода агадейцев в долину Собутан сокровищницу охраняло втрое больше солдат Сеула Выжиги, чем дворец; все командиры, от десятника до тысяцкого, были набраны из его родственников. Стаи встретили пришельцев градом стрел и дротиков, а потом в оскаленной тигриной пасти разошлись вверх и вниз сабельные клыки ворот, и наружу ринулась удалая конница.
Всех до единого всадников агадейцы сожгли «ноздрями Мушхуша» и взялись за лучников, пускающих стрелы из глазниц тигра, из многочисленных бойниц в его щеках и с плоской каменной крыши. С ними разделались шутя; одна-единственная стрела, залетев в сумрачную и тесную ячейку, ударялась о стену или потолок и мгновенно лишала воина зрения.
Трое всадников неслись во весь опор к черному тигриному зеву, не перекрытому частоколом зубов, — обслуга катапульт на крыше и несколько солдат в недрах сокровищницы меньше всего ожидали от Конана лобовой атаки. Слишком поздно всполошились стражники у ворот, слишком поздно один из них схватился за лук, а другой бросился к стене, к рычагам решетки.
