Вещица пребывала в недрах бронзового сундучка, в котором ее сюда доставили, а сам неожиданно тяжелый ларец с усилиями втащили в одну из комнат обиталища Хасти. Айлэ заикнулась спросить у Лайвела, когда и как будет проводиться ритуал поиска и коронации нового Князя Лесов. Хранитель смерил любопытную девицу добродушно-отсутствующим взглядом, ответствовав, что церемония произойдет тогда, когда ей надлежит происходить, а случившийся рядом Одноглазый пояснил: Венец и Вместилище Мудрости нужно доставить в столицу Забытого Края, созвать уцелевших старейшин, и вот уж тогда… В общем, это случится еще нескоро. К тому же сперва предстоит оповестить рабирийцев о незаконности предыдущей коронации, исправить ее последствия, да еще разрешить вопрос пребывания на землях Княжества людской армии. Хлопот невпроворот.
Ныне Корона Лесов пребывала в любопытных людских руках — общество Конни и Айлэ на берегу озера составляли Ротан Юсдаль и Лиессин Майлдаф. Последний из всех троих выздоравливал медленнее прочих — ему и в Цитадели досталось более других. Однако по сравнению, скажем, с Эйкаром, чье состояние по прежнему вселяло серьезные опасения, Льоу выглядел просто образцом бодрости. Из собственной потрепанной тени темриец вроде начал превращаться в прежнего себя — во всяком случае, разглагольствовал он все также бойко. Льоу был уверен, что суматоха в Рабирах рано или поздно завершится к наилучшему исходу для всех. Не в пример ему настроенный куда мрачнее Ротан полагал, что дело непременно закончится войной. Коннахар пытался его разубедить, а не вмешивавшаяся в спор девица Монброн тем временем преспокойно примерила Венец на собственные темные локоны и кокетливо осведомилась, к лицу ли ей рабирийская реликвия.
— Никакого уважения к сокровищам чужой короны, — заметил Конни. — Сняла бы ты его, а то вдруг тоже обратишься в что-нибудь непотребное. Хотя тебе идет.
Переливчатая игра граней синего кристалла, мягкий золотой отсвет обруча и ярко-зеленые глаза баронетты в самом деле образовали необычное и привлекательное сочетание. Вслух пожалев, что под рукой не нашлось зеркала, Айлэ со вздохом сожаления аккуратно сняла Венец, собираясь вернуть его на временное место хранения, в большую плоскую шкатулку.
— Что это у вас? — за болтовней и рассматриванием Короны Лесов никто не заметил, как на берегу объявилась Иллирет ль’Хеллуана. Раны и ожоги альбийки благополучно заживали, побледневшая шишка на лбу скрывалась за распущенной длинной челкой цвета темной меди, и вдобавок она скроила себе из отреза зеленой ткани нечто вроде туники, более подобающей женщине. Хасти, точно привязанный, вышагивал за ней шагах в пяти, снисходительно кивнув устроившейся на камнях компании. — Можно взглянуть?
— Это Венец Рабиров, — пояснила Айлэ, вручая альбийке шкатулку. — Он пока ничей. Покойный князь умер, его преемника низложили, скоро начнут подыскивать нового.
Ль’Хеллуана бережно взяла Венец, покрутила, оценивая качество работы неведомого златокузнеца, развернула сияющим сапфиром к себе… и вдруг пошатнулась, точно собираясь рухнуть в обморок. Прежде чем к ней с трех сторон бросились желающие поддержать, Иллирет уже выпрямилась, устремив на Одноглазого сердитый взгляд, сопровождаемый вопросом:
— Как это понимать? Почему ты мне ничего не сказал?
— А зачем? — откликнулся магик. — Это что, изменило бы что-нибудь?
— Но это же… — альбийка запнулась, покосившись на недоумевающих людей. — Это…
— Совершенно верно, уцелевший осколок Сапфира из Радужной Цепи. Стихия Воды — текучесть и необоримость… И что с того? — безмятежно закончил фразу Хасти, явственно получая удовольствие от изумления слушателей. — Я, правда, представления не имею, как и кому удалось разделить на части один из Кристаллов Радуги, но тем не менее это факт. Когда-то его включили в Корону Рабиров, и он пребывает неразрывно связанным с ней уже… кто его знает, много-много столетий. Ты ведь не собираешься его выковыривать и отбирать в собственное пользование?
— Но я думала… — пробормотала обескураженная Иллирет. — Думала, за столько столетий от Радуги ничего не осталось… Все потеряно, утрачено…
— В целом ты права, Радуги как таковой более не существует. Но кое-что сохранилось, — Хасти мягко, но непреклонно отобрал у альбийки сияющий обруч, вернул в шкатулку и захлопнул крышку. — Про судьбу Семицветья в этих временах и этом мире я тебе потом расскажу, договорились? Кто-нибудь, отнесите Венец обратно в дом. Кстати… — он склонил голову набок, прижмурившись и прислушиваясь, — кстати, Коннахар, тебе стоит наведаться к отцу. Гости, которых он пожелал приволочить в мое владение, уже близко.
— Так они приехали? — не поверил Конни, вскакивая.
— Я не сказал — «приехали», — дотошно поправил магик. — Я сказал — «уже близко». Будут здесь где-то через полколокола, так что у нас есть время подготовиться. Никакой торжественной встречи, положенной по вашим людским церемониалам, устроить не удастся. Как по мне, оно и к лучшему.
— Походные условия, — тоном прожженного царедворца встрял Ротан. — Согласно «Зерцалу этикета», достаточно почетного караула числом не менее двух десятков гвардейцев чином не ниже полусотника и… А где мы возьмем эти два десятка, у месьора Уэльвы попросим, что ли? Конни, престиж Аквилонской монархии будет навеки опозорен — твой отец наверняка даже малую корону не догадался захватить, когда уезжал из Тарантии!
— Не клевещи на собственного сюзерена, — сердито потребовала баронетта Монброн. — Корона осталась в Пограничье, у госпожи Дженны. Хоть ты и прав — в глазах зингарцев наше сильно потрепанное общество будет выглядеть хуже орды размалеванных дикарей — но знаешь что? Мне, как ни странно, на их мнение свысока плевать. А королю Конану, полагаю, и подавно.
Около третьего дневного колокола.
В просторную горницу дома Хасти, признанную единственным достойным местом встречи представителей трех государств, Аквилонии, Зингары и Рабиров — баронетту Монброн, конечно же, не позвали. Мало того, туда не пустили даже Коннахара, нерешительно сунувшегося к отцу с вопросом: может, для пущей представительности на встрече будет присутствовать не только правитель Аквилонии, но и его наследник?
— Я еще не забыл, по чьей вине заварилось это ядовитое варево, — отрезал Конан, зловеще добавив: — Долгонько, сын мой, будут тебе аукаться последствия собственного недомыслия… Могу поспорить, зингарцы догадались связать твое появление в Рабирах и всю дальнейшую суматоху. Лишние расспросы мне сейчас ни к чему, так что сиди и не высовывайся. И чтобы твоя развеселая компания под ногами не шастала! Подслушивайте, сколько влезет, только не попадитесь. Уразумел? Тогда сгинь. Защитник Темной Цитадели, поди ж ты…
