— Конечно, господин директор, конечно! Господин директор может на меня положиться! Адриан Брандт попрощался с ней.
— Нильссон обо всем позаботится, если понадобится помощь, попросите его! Я вернусь в конце недели, на этот раз с семьей. С матерью и двумя сестрами. Им иногда нравится подышать деревенским воздухом.
И он заторопился к выходу.
Да, она чувствовала, что от нее как будто поспешили отделаться. Ей казалось, что он мог бы встретить ее и получше. Было очевидно, что она тогда, шесть лет тому назад, не произвела на него особого впечатления — во всяком случае, не такое ошеломляющее, как он, перевернувший ее бедную детскую душу.
— У директора Брандта много дел, — улыбнулся Нильссон так широко, как только мог. — Разумеется, большинство дел он оставляет на меня.
Он быстро оглядел ее, и кончик языка молниеносно облизал по-детски пухлые губы.
— Мне бы очень хотелось поскорее увидеть мою комнату, — сказала она как можно дружелюбнее. — И еще я хотела бы узнать, где будет школа.
— Конечно! Конечно! Пойдемте! Он взял со стола связку ключей и загремел ими с важным видом.
— Неужели вы, и правда, можете учить? — спросил он своим масляным голосом. — Барышня, вы сами выглядите не старше школьницы.
Анна-Мария предположила, что ему лет 35—40. Перезрелый церковный ангелочек, тешащий себя пирожными и прочей нездоровой пищей. Интересно, как это ему удается — на скромное жалованье конторщика. «Вполне безобиден», — подумалось ей тогда.
Позднее она станет думать иначе.
Они вышли через дверь, он нес ее саквояж — этого она не ожидала — и, пока закрывал дверь, коротко рассказала ему о своем образовании. Они завернули за угол.
— А где я буду жить?
— У Клары Андерстдаттер. Третий дом отсюда. Ей позволили остаться жить в Иттерхедене, потому что она стирает одежду парням и моет полы. Но ее муж, который работал здесь, удрал от нее с женой Клампена, так что, по правде говоря, она не имеет права занимать дом. Поскольку у нее нет мужа, который работал бы на шахте. А Клампену, когда сбежала жена, пришлось вернуться в бараки. Но давайте сначала посмотрим класс, раз уж мы все равно здесь.
Анна-Мария пришла в некоторое замешательство — было похоже, что он имел в виду пустой склад, куда она по ошибке забрела раньше. По дороге Нильссон болтал без умолку:
— Барышня должна остерегаться здешних мужиков. У них не такие манеры, как у нас. Неотесанные плебеи!
— Я буду осторожна.
— Мы ведь ждали кого-нибудь постарше. Внезапно она спросила:
— Может быть, не всем вообще нравится, что здесь будет учительница? Может быть, они предпочли бы учителя?
— Да нет, это только Коль, этот грубиян, все-то он выпендривается. Не беспокойтесь.
— Коль?
— Да, горный мастер. Именно он настоял, чтобы у здешних детей была школа. Бисер перед свиньями, если позволите сказать, что я думаю.
Он открыл дверь в то же пустое, отвратительное, гулкое помещение, в котором она уже побывала.
— Да, вот и наша классная комната. Коль обещал, что к среде здесь будут скамейки и кафедра. Тогда барышня сможет начать уроки.
Она подавленно осмотрелась. Здесь никогда не будет уютно, а это, по ее мнению, было для школы невероятно важно. Все казалось ветхим, заброшенным, а главное — здесь было холодно.
— А как здесь будет зимой? — смиренно поинтересовалась она. — Здесь есть отопление?
— Все будет сделано, он обещал.
— Коль?.. Это имя или фамилия?
— На самом деле, его зовут по-другому, но это слишком трудно выговорить. Он из валлонов, бельгийских кузнецов, которые перебрались в Швецию в 17 веке.
Анна-Мария кивнула. Она слыхала об этом.
— А разве они не живут своей общиной?
— Да, поэтому у мастера все еще иностранное имя. Гийом Симон, так, кажется, его зовут. Но как простые шахтеры смогут выговорить такое? Поэтому его зовут просто Коль Симон, или еще проще — Коль [65], он такой черный.
— Черный — в каком смысле?
— Волосы и глаза. И он жуткий грубиян. А когда разозлится, то просто опасен. Но в шахте он настоящий мастер своего дела.
«Да уж, точно, грубиян», — подумала она — ей уже пришлось слышать его голос. Вполне достаточно, чтобы сложилось определенное мнение.
— Хорошо, — произнесла она растерянно, бросив последний взгляд на кажущееся совсем безнадежным помещение. — Посмотрим теперь мою комнату?
Нильссон вновь галантно поднял ее саквояж и открыл дверь.
— Тяжелый, — заметил он.
— Там книги, — сухо ответила она.
На это ему сказать было нечего.
Они шли по высушенной осенней дороге — или улице, если говорить красиво, — и Нильссон продолжал болтать.
— Когда директор в отъезде, ответственность за контору, конечно, на мне… Вот тут в первом доме живет Густав, кузнец. У всех его детей чахотка… Я думаю, директор Брандт мной доволен. Ему сейчас нелегко, поэтому надо с пониманием относиться к тому, что он большинство дел переложил на мои плечи.
Анна-Мария кивнула:
— Да, он овдовел, я знаю.
— Какая трагедия, — с пафосом сказал Нильссон. — Такая прелестная жена! Умерла при родах. Да, конечно, это случается, но она была настоящий ангел! Здесь, во втором доме, живет Севед. Когда он в шахте, к жене наведываются хахали. Никто уже и не знает, и меньше всех она сама, кто отец младшенького. Ну! Вот мы и пришли. А вот и Клара, у которой барышня будет жить. Добрый день, Клара, я привел тебе жиличку.
Унылого вида женщина, стоящая в дверях, не ответила, а только с кислой физиономией кивнула Анне-Марии и жестом пригласила ее войти.
— Ладно, тогда я пошел назад в контору, — заявил Нильссон. — У меня там куча дел.
Клара пробормотала: «Балаболка в штанах», идя по коридору перед Анной-Марией. Коридор был темный, краска на стенах облупилась, но пахло чистотой. Клара, женщина, возраст которой определить было абсолютно невозможно, открыла одну из дверей.
— Вот комната, если барышне будет угодно, — агрессивно пробормотала она.
Могло быть и хуже. Мебель довольно простая — кровать, стол, стул и умывальник. Самодельный комод с изречением из библии наверху. Цветок на окне.
Анна-Мария повернулась к ней и застенчиво улыбнулась:
— Здесь замечательно. Вы очень чистоплотны, фру Андерсдаттер. Везде такая чистота!
— Стараюсь, — ответила Клара без улыбки.
— Больше и сделать нельзя, — улыбнулась Анна-Мария.
— Иногда и этого недостаточно. Барышня будет есть с нами или заботиться о себе сама?
Анна-Мария помедлила.
— Если я вас не слишком обременю, я хотела бы обедать, когда буду возвращаться из школы. С остальным — завтраком, ужином и едой в школе — я справлюсь сама.
Клара сухо кивнула.
— Тогда придется платить больше. Я имею в виду — за обед. За комнату платит шахта.
— Хорошо. Как мы договоримся?
Анна-Мария предложила сумму, услышав которую, Клара приподняла брови. Девушка из рода Людей Льда слабо разбиралась в значении денег, во всяком случае — для обычных шведских рабочих. Нельзя сказать, чтобы названная Анной-Марией кругленькая сумма не понравилась! За нее хозяйка предложила дополнительные услуги: чашку кофе по воскресеньям, да и просто по вечерам иногда. Анна-Мария поблагодарила за это.
— А у вас есть дети, Клара?
— Четверо. Но в школу пойдет только старшая. Остальные еще слишком малы.
— Буду рада с ними познакомиться, — сказала Анна-Мария, ослепительно улыбаясь.
— Барышня, наверное, хочет распаковать вещи, я пойду. А потом она может прийти на кухню, я покажу удобства и приготовлю что-нибудь перекусить. Барышня, наверное, проголодалась?
— Да. Я так ужасно нервничала весь день. Оказаться в незнакомом месте, встретить новых людей.
— Барышня очень молоденькая.
— Девятнадцать лет. Но я уже давно живу самостоятельно, так что справлюсь.
— Уж слишком вы хорошенькая. Зимой может быть много разговоров. Мужики ведь головы теряют из-за девушек.
