Вавилон. Сокрытая история - Куанг Ребекка

– И что со всем этим делать? – спросила Виктуар. – Ведь опубликовать невозможно.

– У нас есть партнеры в некоторых других центрах перевода, – пояснил Вималь. – Иногда мы отправляем им свои работы для ознакомления.

– Есть и другие центры перевода? – удивился Робин.

– Ну конечно, – ответил Энтони. – Вавилон совсем недавно завоевал доминирующее положение в мире лингвистики и филологии. В восемнадцатом веке бал правили французы, а затем ненадолго настала пора расцвета немецких романистов. Разница в том, что мы можем делиться серебром, а они нет [97].

– Однако они ненадежные союзники, – сказал Вималь. – Они полезны, поскольку тоже ненавидят британцев, но не борются с угнетением по всему миру. В сущности, все эти исследования – просто ставка на будущее. Пока мы не можем использовать их с пользой. У нас нет ни возможностей, ни ресурсов. Мы можем только добывать знания, записывать их и надеяться, что однажды появится государство, которое сумеет использовать все это в надлежащих, альтруистических целях.

По стене на другом конце библиотеки как будто несколько раз выстрелили из пушки – она была обуглена, а в центре зиял кратер. Под ним стояли рядом два таких же обугленных стола, каким-то образом не рухнувшие, несмотря на почерневшие, искореженные ножки.

– Ну вот, – сказал Энтони. – А это наша лаборатория по серебряным работам и… боеприпасам.

– Это накопилось со временем или произошло сразу? – сухо спросила Виктуар.

– Во всем виноват Гриффин, – ответил Вималь. – Он почему-то не подумал, что с порохом лучше работать не в помещении.

Уцелевшая часть стены была закрыта огромной картой мира, испещренной разноцветными булавками с бирками, исписанными мелким убористым почерком. Робин заинтересованно подошел поближе.

– Это наш общий проект, – пояснила присоединившаяся к ним Кэти. – Мы потихоньку добавляем новые точки, как только возвращаемся из-за границы.

– И все булавки означают языки?

– Да. Мы пытаемся сосчитать языки, на которых говорят по всему миру, и умирающие тоже. А умирающих языков немало. Самое большое вымирание началось в тот день, когда Христофор Колумб ступил на землю Нового Света. Испанский, португальский, французский, английский, как кукушата, вытесняют местные языки и диалекты. Думаю, не исключено, что однажды весь мир будет говорить только по-английски. – Она вздохнула, глядя на карту. – Я родилась слишком поздно и уже не могла вырасти среди говорящих на гэльском.

– Но это же покончит с эрой серебра, – сказал Робин. – Приведет к лингвистической катастрофе. Нечего будет переводить. Никаких смысловых искажений.

– В этом и заключается главное противоречие колониализма, – произнесла Кэти как нечто само собой разумеющееся. – Он неизбежно разрушает именно то, что больше всего ценит.

– Пошли. – Энтони махнул в сторону двери, ведущей в маленький читальный зал, превращенный в столовую. – Давайте поедим.

На ужин предлагались блюда со всего мира – овощное карри, вареный картофель, жареная рыба, по вкусу поразительно похожая на ту, которую Робин когда-то ел в Кантоне, и плоские упругие лепешки, хорошо сочетающиеся со всем остальным. Восемь человек расселись за изысканным резным столом, который смотрелся неуместно на фоне простых деревянных панелей на стенах. Стульев не хватило, поэтому Энтони и Илзе притащили из библиотеки скамейки и табуреты. Вся посуда была из разных сервизов, как и столовое серебро. Камин в углу весело пылал, неравномерно нагревая комнату, так что с левого бока Робин вспотел, а с правого – озяб. Вся сцена была символом командного духа.

– И здесь только вы? – спросил Робин.

– В каком смысле? – отозвался Вималь.

– Ну, вы ведь… – Робин обвел жестом стол. – Вы все так молоды.

– А как же иначе, – сказал Энтони. – Это опасное занятие.

– Но разве… Не знаю, как сказать…

– Разве среди нас нет по-настоящему взрослых? Подкрепления? – Энтони кивнул. – Есть и такие. Они рассеяны по всему земному шару. Я не знаю, кто они, – ни один из нас не знает, как и должно быть. Вероятно, даже в Вавилоне есть члены «Гермеса», о существовании которых мы не подозреваем, хотя, кем бы они ни были, я надеюсь, они начнут прилагать больше усилий.

– И это проблема, как и неизбежные потери, – сказала Илзе. – Взять, например, Бирму.

– А что случилось в Бирме? – осведомился Робин.

– Случился Стерлинг Джонс, – сурово сказал Энтони, но раскрывать свою мысль не стал.

Похоже, это была болезненная тема. На мгновение все уставились в свои тарелки.

Робин вспомнил про двух воров, которых встретил во время первого своего ограбления, девушку и юношу-блондина, ни одного из них он больше не видел. Он не осмелился задать вопрос. Потому что знал ответ: неизбежные потери.

– Но как вам вообще удается чего-то добиваться? – спросил Рами. – Если вы даже не знаете, кто ваши союзники?

– Ну, не так уж это отличается от оксфордской бюрократии, – ответил Энтони. – Университет, колледжи и факультеты никогда не могут прийти к согласию о том, кто за что отвечает, но все как-то работает.

– Ланге де беф с соусом мадера, – объявила Кэти, поставив в центре стола тяжелое блюдо. – Говяжий язык.

– Кэти обожает готовить язык, – объявил Вималь. – Ей это кажется забавным.

– Она создает словарь языков, – добавил Энтони. – Вареный язык, маринованный язык, сушеный язык, копченый…

– Хватит! – Кэти скользнула на скамейку между ними. – Язык – мое любимое блюдо.

– И самое дешевое, – заметила Илзе.

– И отвратительное, – заявил Энтони.

Кэти бросила ему картофелину.

– А это как тебе?

– А, помм-де-терр а-ля англез. – Энтони насадил картошку на вилку. – А знаешь, почему французы называют вареную картошку «английской»? Потому что считают отварные блюда скучными, Кэти, ведь вся английская кухня смертельно скучна…

– Так не ешь, Энтони.

– Пожарь картошку, – не унимался Энтони. – Потуши со сливочным маслом или запеки с сыром, не будь такой англичанкой.

У Робина защипало в глазах. То же чувство у него возникло ночью на балу, когда они танцевали на столах под яркими гирляндами. Это же просто магия, думал он, просто невероятно, что такое место существует, это самая суть того, что предлагает Вавилон. Он искал такое место всю жизнь и все же предал его.

К своему ужасу, он расплакался.

– Ну, полно, – похлопала его по плечу Кэти. – Ты в безо- пасности, Робин. Ты среди друзей.

– Простите, – жалко выдавил он.

– Ничего страшного. – Кэти не стала спрашивать, за что он извиняется. – Теперь ты здесь. И это главное.

Внезапно в дверь трижды постучали. Робин съежился, выронив вилку, но никто из аспирантов не встревожился.

– Это Гриффин, – бодро сказал Энтони. – Он забывает пароли всякий раз, когда мы их меняем, и вместо этого отбивает свой ритм.

– Он опоздал к ужину, – раздраженно произнесла Кэти.

– Что ж, положи ему что-нибудь.

– Пожалуйста.

– Пожалуйста, Кэти. – Энтони встал. – А остальные – идемте в читальный зал.

С колотящимся сердцем Робин вышел из столовой вместе с остальными. Он вдруг занервничал. Ему не хотелось встречаться с братом. После их последнего разговора мир перевернулся вверх тормашками, и Робин в ужасе представлял, что скажет об этом Гриффин.

Как всегда, Гриффин выглядел изможденным, как будто устал после долгой дороги. Пока он отряхивал грязный черный плащ, Робин пристально разглядывал брата. Теперь, когда Робин знал, что сделал Гриффин, тот казался совершенно незнакомым. Каждая черта его лица рассказывала новую историю; эти худые умелые руки и проницательный бегающий взгляд – неужели это черты убийцы? Что чувствовал Гриффин, когда направил серебряную пластину на Эви Брук, прекрасно зная, что разорвет ей грудь? Засмеялся ли он, когда она умерла, так же, как сейчас, увидев Ро- бина?

– Привет, Робин. – Гриффин по-волчьи улыбнулся и протянул Робину руку. – Я слышал, ты убил нашего дорогого папочку.