Ознакомительная версия.
— Новое двойственное средство исцеления особо упорных одержимых, — сказал Рей, аккуратно поднимая с решетки прут. — Очищающий огонь и божественная сила императорской печати. Помнишь, когда-то я рассказывал, как истинный бессмертный изгнал беса из грешного градоправителя?
Ответом ему был вопль боли, который издал Ким, когда раскаленное железо коснулось его лба. Рей наклонился к нему заботливо, словно лекарь.
— Я понимаю, каково тебе сейчас, Ким. Боль — необходимая плата за освобождение от власти демонов. Возможно, ты даже возненавидишь меня, но со временем твоя душа очистится, и ты, несомненно, поймешь, что я поступил правильно.
— Клянусь тремя преисподними, я убью тебя, Рей Люпин, — проговорил Ким, стискивая зубы от боли. — Тебя и всех твоих сообщников. Железом, или колдовством, или голыми руками, я вырву из тебя душу и отправлю ее в ад предателей. Даже если я умру, то все равно мой дух вернется и отомстит вам всем за то, что вы сделали со мной и Мисук!
Стражники в панике попятились к дверям, нащупывая свои охранные амулеты. Сам не замечая, Ким использовал звуки-ростки, превращающие слово в действие, и угроза стала проклятием.
— Императорская печать тоже не подействовала! — пролепетал чиновник с жаровней в руках. — Мы все погибнем!
— О да, хвараны проклинать умеют, — воскликнул Рей, волевым усилием отгоняя нахлынувший страх. — Нет бы чему доброму их научили! Ничего, скоро от ваших лагерей и духу не останется! Глядишь, лет через пять-десять хвараны станут просто безобидными мальчишками, а там их и вовсе разгонят за ненадобностью. Выйдите отсюда! — махнул он рукой чиновнику и перетрусившим стражникам. — Я займусь им сам.
Прогрохотали шаги, лязгнула дверь. В темнице остались только они с Кимом.
— Ну спасибо, вот она, благодарность! — раздраженно сказал Рей, садясь на край скамьи. — Недаром говорят — добродетель наказуема. Только смертельного врага среди хваранов мне сейчас и не хватало. Я и так хожу по краю, а теперь еще и побратим мечтает меня прикончить. Не знаю, стоит ли отпускать тебя. Может, подержать тебя здесь подольше… пока ты не образумишься и не поймешь, в чем твое благо?
— Как только я отсюда выйду, — сказал Ким, стараясь держать себя в руках, — ты мгновенно лишишься возможности заботиться о чьем-либо «благе».
— Кто тебе сказал, что ты отсюда выйдешь?
Рей достал из рукава небольшой свиток.
— В этом доносе, — одном из нескольких, — говорится о заговоре против императора, устроенном некими молодыми хваранами. Участники заговора перечислены, назван и его главный зачинщик. — Рей заглянул в свиток. — Мне горько говорить, но это ты.
— Что?!
— Разве это не твои собственные слова? — Рей снова развернул свиток и прочитал. — «Ходят слухи, что Ирраны утратили Мандат Неба. Если мне предложат главенство — я не откажусь».
— Я не имел в виду ничего подобного! Речь шла вообще о других вещах!
— Здесь, в Небесном городе, надо следить за каждым словом. Особенно тебе и твоим братьям. Разве ты не знаешь, как сейчас относятся к Енгонам? «Вечный источник смуты, отрава, разъедающая мир и покой государства!» — вот, что о вас говорят при дворе. Енгонов боятся, от них мечтают избавиться. И тут появляешься ты и даешь такой прекрасный повод! Какое можно раздуть громкое дело: княжич Енгон, казненный за колдовство, сожительство с оборотнем и государственную измену!
— Если ты и не Идущий в Рай, — с ненавистью сказал Ким, — то наверняка ими подкуплен.
Рей оглянулся на дверь и сказал тихо:
— А хоть бы и так — какая разница? Скоро здесь всё полностью переменится. Грядет новая эпоха — Эра Чистоты. Заблуждения развеются в прах, демоны будут изгнаны, боги в испуге затворятся у себя на небесах. В Среднем мире не будет ничего выше империи! Никаких велений богов — только человеческий закон! Справедливость, процветание, очищение!
— И ты во главе? Уже видишь себя первым министром?
— Почему бы и нет? Здесь есть еще кто-то, способный управлять государством? Ведь не ты же — демонопоклонник, безвольная кукла в лапах оборотня!
— А ты, стало быть, праведник?!
— Человек, который безукоризненно следует закону — морален, следовательно, добр. Для безупречного мужа правил не существует. Ибо он не следует правилам, а сам их создает.
— Ты сам — кукла в лапах у Идущих в Рай, — прошипел Ким. — Они выкинут тебя сразу, как только ты перестанешь быть им нужен! Зря ты забыл предсказание! Я тебе напомню: оба мы войдем в Небесный город, но только один из нас разрушит империю, и это буду не я!
— Довольно! — с бешенством воскликнул Рей. — Хватит пустых разговоров. Мы побеседуем завтра.
Давно затихли вдалеке шаги Рея, а Ким все не мог успокоиться. Все в нем клокотало от ненависти. Ему хотелось разбить голову о стену, чтобы покарать себя за слепую доверчивость.
«Как он мог так со мной поступить! Как я мог так в нем обмануться!»
Лоб невыносимо жгло клеймо, руки немели в колодках. Он пойман и заперт здесь, как зверь в клетке, а на счету каждое мгновение: может быть, именно сейчас во дворце Вольсон умирает Мисук!
О себе Ким почти не беспокоился. Ведь за ним Енгоны. Дядя Вольгван возьмет Небесный Город штурмом, если императорские стражи посмеют причинить вред его племяннику! А Мисук? Станет ли он рисковать ради чужачки, горной нечисти, дочери ведьмы? Конечно, нет!
Ким несколько раз глубоко и медленно вдохнул, чтобы успокоиться. Сейчас не время беситься и не время горевать. Он должен отринуть все чувства, иначе он пропал, и пропала Мисук. Ярость и нетерпение привели его в ловушку, холодный, трезвый разум его отсюда выведет. Ким выпрямил спину, насколько позволяли колодки, и поднял голову.
— Малый Утренний Канон, — хрипло произнес он неожиданно для себя, закрывая глаза. — Наизусть.
— Солнце встает
из восточных змеиных тенет,
словно восходит
с самого дна земного.
Небо измерит — и снова
Просит приюта у западных вод…
Сложная ритмика, длинные фразы на выдохе… Канон требовал полной концентрации, не оставляя времени на переживания и посторонние мысли… Постепенно боль отступила, в голове прояснилось, и из прошлого явился образ-видение. Крошечная часовня на вершине утеса, со всех сторон — грозящие смертью пропасти, уходящие за облака кручи, и на неогороженной площадке, где едва поместятся двое, — неподвижная фигура Чумона. От порывов горного ветра, что рождается на ледниках Иголки, содрогается крыша часовни, стонут и поскрипывают опорные столбы. Но Чумон неподвижен, его лицо безмятежно. Ким был уверен — таким же умиротворенным его учитель оставался бы и в центре бури.
Ознакомительная версия.
