Нечего было и думать о том, чтобы попытаться уснуть после такого. Тильда боялась закрыть глаза даже на мгновение, – ее взгляд намертво прирос к дверным стеклам. Чем дольше она смотрела на них, тем сильнее они напоминали ей ледяную глазурь, покрывающую стены подземелья из недавнего сна, а жуткий рев, казалось, затих только потому, что тварь уже подобралась к ней вплотную и замерла в алчном предвкушении.
Тильда решила, что после завтрака отправится к директору и расскажет о ночном наблюдателе за дверью, а заодно и о человеке с мешком, которого она видела дважды – в подвале и в коридоре первого этажа. Главное – не забыть сказать о кровавых следах на ступенях. Директор должен знать, что этот человек может быть опасен.
С этими мыслями она все-таки провалилась в сон.
И, конечно же, проспала. Надрывный звонок будильника, установленного на смартфоне, так и не достиг ее сознания. Тильда открыла глаза на час позже положенного и вихрем помчалась по пустынному тихому коридору в душевую, догадываясь, отчего вокруг такая тишина: все дети ушли на занятия. И все-таки, рискуя опоздать, она влетела в столовую перед самым закрытием под возгласы поварих «Куда несешься? Опоздавших не кормим!» Порцию каши, бутерброд с сыром и какао ей, тем не менее, выдали, и Тильда принялась торопливо поедать свой завтрак, одновременно размышляя о том, что пойти к директору, как она хотела, сейчас не получится: вряд ли ему понравится, что воспитанница пропускает уроки. Из-за этого он будет слушать ее неохотно, если вообще согласится принять. «Я зайду к нему после обеда. Вряд ли за это время может случиться что-то плохое. Главное – успеть сделать это до вечера, чтобы он велел охраннику пристальнее следить за камерами ночью», – думала она, дожевывая бутерброд.
Тильда уже собиралась уходить, но встревоженный женский крик, донесшийся из глубины кухни, привлек ее внимание.
– Николавна, ты куда мясо переложила?
– Ты че? Не трогала я его! – ответила кухарка, переносившая грязные лотки с линии раздачи к мойке. В тот миг, когда ее окликнули, она как раз поднимала лоток с остатками манной каши, и тот выскользнул у нее из рук. Липкие белые комья разлетелись по кафельному полу, из-за чего Николавна разразилась потоком брани.
– Да как же так?! – продолжали возмущаться за ее спиной. – Куда же оно подевалось?! Я его еще с вечера размораживаться вынесла, вот тут оно в ведре стояло! Собралась на фарш разделывать, глядь – а ведро-то пустое!
Над линией раздачи возникла женская фигура размером с небольшого слона и загородила собой все пространство за стойкой. Тильда, все еще сидевшая за столиком в зале, потрясенно уставилась на нее, подумав, что даже внушительные габариты Грозы Ивановны выглядели бы скромно рядом с подобными объемами. Тело женщины колыхалось, как подтаявший студень, тяжелые отвисшие щеки подпрыгивали на плечах, маленькие глазки над ними злобно сверкали.
– Эй! Девчуля! – Тильда не сразу поняла, что таким образом женщина обращается к ней, но других «девчуль» поблизости не было, а повариха за стойкой сверлила ее взглядом, деловито уперев руки в бока, отчего походила на пузатый заварочный чайник.
– Ты, ты!– воскликнула толстуха, перехватив ее взгляд. – А ну, сбегай-ка, охрану позови! Тут у нас грабеж средь бела дня случился. Скажи, чтоб срочно сюда шел!
– Так я… не знаю, куда идти, – растерянно ответила Тильда, не желая ввязываться в разбирательство. Она и так уже опоздала на первый урок.
– Новенькая, что ли? – заметила та и, не дав ответить, заявила приказным тоном. – Давай-ка, сбегай. Из дверей налево и по коридору до конца. Его дверь последняя перед холлом.
Возражать было страшно, и Тильда нехотя выбралась из-за стола, но в этот момент в столовую вошел высокий мужчина в черной униформе – тот самый, который встречал их с отцом в день ее приезда сюда.
– Чего расшумелась, Нонна Петровна?– спросил он, подходя к линии раздачи, над которой с обратной стороны нависала слоноподобная кухарка.
– В который раз у нас мясо пропало! Что мне, снова детей тушенкой кормить? Куда ты смотришь, охрана? Понятное дело – в телик пялишься!
– И что, много мяса исчезло? – поинтересовался мужчина, оглядевшись и скользнув взглядом по застывшей у столика Тильде. Как и в прошлый раз, у входа в кабинет директора, ей снова показалось, что он как-то странно на нее посмотрел, слишком пристально. Но, может быть, его любопытство объяснялось тем, что в интернате редко появлялись новенькие?
– Да, немало – четверть говяжьей туши! И уж который раз! Позавчера задняя нога ушла, а сегодня – грудинка испарилась! На прошлой неделе десяток курей упорхнули, даром что безголовые, а еще раньше – ящик минтая из морозилки уплыл. Когда ты уже вора изловишь?!
– Я за входом в столовую всегда смотрю, пока он открыт, и никого с сумками не заметил! – оправдывался охранник. – А вот у тебя в кухне над рабочим входом камер нет. Значит, кто-то из ваших и выносит. Давно предлагаю: давай и там камеру поставим, так ты же не даешь!
– Нечего там камеры вешать, дверь эта закрыта всегда, ключ у меня с собой, в кармане. Без моего ведома никто там не войдет и не выйдет. Ты давай, лучше мясо поищи!
– Чего раскомандовалась-то? Ищейку нашла, что ли? Угомонись, Нонна! Никто из здания в таких объемах ничего не выносил. Сама знаешь, что центральный вход днем и ночью закрыт, а утром и вечером я слежу, кто с чем приходит и уходит. Четверть туши в портфель не спрячешь!
– У тебя одни отговорки! Следил бы – мясо бы не пропадало! Не знаю я, куда ты смотришь, но уж точно не в камеры! Вынесли из столовой, а не с кухни – точно тебе говорю! А ты прошляпил! Вот еще раз недосчитаюсь провизии – пойду на тебя рапорт писать о несоответствии с должностью, так и знай!
– А ума-то хватит? Ра-апорт! Грамотная нашлась! Почему камеру на рабочий выход не хочешь ставить? Так я тебе скажу, почему! Потому что сама и таскаешь через него в обход центрального! А если напишешь рапорт – жди тогда ревизию, дура!
Толстуха, красная, как рак, обливалась потом и яростно хватала ртом воздух. Маленькие бесцветные глазки с ненавистью смотрели на охранника, стоявшего к Тильде спиной. Девушка бесшумно прошла к выходу, стараясь не привлекать к себе внимания, но могла бы и не стараться: увлеченные перепалкой, они даже не взглянули на нее.
Второй урок уже начался, когда Тильда отыскала нужный кабинет и с виноватым видом заглянула в двери. Взгляд учительницы, устремившийся к ней, не светился дружелюбием, но и разбирательств не последовало. Девушка на цыпочках прошла к последней парте. Недобрый шепот понесся ей вслед, словно ветер бросил в спину охапку сухих листьев, но, как только она села за парту, повернувшись лицом к одноклассникам, те, как по команде, отвернулись от нее, и стало тихо. В следующее мгновение учительница продолжила свою речь, а Тильда попыталась придать своему лицу самое сосредоточенное выражение. Сделать это было гораздо легче, чем действительно настроиться на учебу: в голове крутились мысли о маньяках и пропавших детях. Однако когда занятия подошли к концу, она даже не вспомнила о своем намерении пойти к директору: Гроза Ивановна объявила, что в связи с потеплением до минус двадцати пяти градусов все желающие могут отправиться во двор на прогулку. Судя по радостным возгласам воспитанников, такое бывало не часто, и Тильда решила не упускать возможность подышать свежим воздухом.
Во дворе интерната стоял оглушительный гвалт: младшеклассники бегали со скоростью перепуганных муравьев и все как один что-то кричали. Дети постарше собрались в небольшие группы и беседовали, по расчищенным в снегу дорожкам прогуливалось несколько парочек.
Тильда спустилась с крыльца, озираясь в поисках безлюдного уголка, но, на первый взгляд, отыскать его казалось невозможным. Она пошла наугад, опустив голову, чтобы ни на кого не смотреть: общение с другими воспитанниками в ее планы не входило. Однако она успела заметить знакомую троицу: «Ангелину», «Лаванду» и «Долли». Они стояли на углу здания в компании трех парней, и, что самое неприятное, все шестеро внимательно рассматривали ее. Заметив взгляд Тильды, Ангелина взмахнула рукой, как будто для приветствия, но потом провела ребром ладони поперек своего горла и выпучила глаза. Мальчишки захохотали, а один из них обхватил руками свою шею, изображая удушение, и высунул язык.
