Вакора с кузнецом Далятой переглянулся. Оба улыбнулись.
– Да отпусти ты его, – посоветовал Далята. – Нелюдь привязчива к месту. Заскучает сразу и вернется…
– Я заскучаю сразу и вернусь… – скороговоркой пообещал Хлюп.
– Он вольный нелюдь… – сказал хозяин причала. – Не в моей власти держать его…
– Ну, если Вакора не против, прыгай на борт… – позвал Ансгар, уловив кивок дяди, с трудом, но понимающего, о чем речь.
У ярла Фраварада от попутного ветра и, наверное, от обретения племянником меча отца, что значительно облегчало общую заботу, которую взвалил ярл на свои плечи, настроение, кажется, было неплохое. Но доставшиеся от матери черные густые брови он все равно держал смурно опущенными, тая, похоже, какую-то дополнительную заботу, и в обсуждения всех других вопросов вникать не хотел, предоставив решать их Ансгару.
Радостный Хлюп с игривым криком перепрыгнул через борт и свалился на шею одному из гребцов, как раз по какой-то надобности нагнувшемуся. Смех и ругань смешались, но Хлюп, ловко перебирая короткими ножками, проскочил через половину лодки и уже стоял на носу рядом с молодым Ансгаром и ярлом. Там же к борту прислонился и дварф-кузнец Хаствит и тут же пожал другу руку, не имея возможности сказать слово. Они были одного роста, и даже чем-то, наверное, бородами, походили один на другого, только дварф был в плечах несравненно шире и оттого выглядел взрослым рядом с бородатым ребенком.
– Отплываем…
Отвязали и сбросили на причал веревку, которую сразу подобрал Вакора. Веревка причальная, толстая и крепкая, не для одного драккара и не для одной ладьи предназначается. Славяне-русы приветливо подняли руки, прощаясь.
– Красный борт, весла! – скомандовал ярл Фраварад, пробуя свой сильный голос. – Дави в силу… Дави…
Гребцы, стоя боком к борту, оттолкнулись длинными веслами от причала. Драккар поплыл боком вперед, отдаляясь от берега и уже цепляясь корпусом за течение реки. На берег только один дварф смотрел, прощаясь со своим долгим приютом, который был для него добрым, хотя и не приносящим счастья. Остальные были заняты делом. И даже юный Ансгар разматывал канат, чтобы часть гребцов смогла его плавно, но быстро стравить и опустить парус, до этого стянутый на рее нетугими фалами. Двое гребцов уже взобрались на рею и ждали только команды, чтобы распустить фалы.
Как только позволило расстояние, весла легли в гнезда, и сразу последовала новая команда ярла Фраварада:
– Разворот через синий борт.
Гребцы одного борта стали с силой грести вперед, гребцы другого погребли назад, и драккар легко и быстро, словно танцуя на воде, развернулся на месте. На четверти оборота гребцы стали грести в противоположную сторону, теперь уже тормозя разворот, и ловко поставили свою длинную лодку прямо по курсу, которым собирались плыть. Драккар и его команда показали ловкость и чудеса маневренности, чтобы произвести впечатление на наблюдателей.
– Вперед!
Гребцы в несколько пробных гребков подстроились один к другому и почти сразу вошли в ровный ритм. Драккар стремительно рванулся вперед.
– Парус!
Парус с хлопком слетел с реи и сразу развернулся, наполняясь ветром. Драккар вздрогнул вместе с мачтой, на какое-то мгновение, казалось, замер в задумчивости на предыдущей, весельной скорости, потом стремительно понесся по воде непонятно куда. Но кормчий уже налег на свое тяжелое и широкое рулевое весло, выставленное хоть и на корме, но не позади, а сбоку, как обычно бывает у драккаров, и быстро выровнял движение своей лодки, только одним видом поверхности воды определяя фарватер и избегая мелких мест…
* * *
Едва городище скрылось за поворотом, ярл Фраварад дал громкую команду:
– Всем, кроме мачтовых, надеть доспехи. Оружие держать при себе! Лучники! Луки и стрелы под рукой… Быть готовыми…
Мачтовые – четыре сменных гребца, которые в дополнение к основным обязанностям еще и парусом заведовали, в доспехах не смогли бы при необходимости на мачту забраться. Потому они даже в самых сложных ситуациях вооружались легко. Если носили нагрудники, то только кожаные, иногда со стальными пластинами на груди, а часто вообще без доспеха обходились, даже если бой предстоял. Погибнуть от меча для каждого из воинов было делом гораздо более почетным и удачным, чем умереть в мягкой и теплой постели в окружении родных. Погибшего от меча ждал жаркий костер в Вальгалле. Туда их отведут небесные девы-воительницы Валькирии. В Вальгалле герои пируют с Одином, пьют неиссякаемое медовое молоко козы Хейдрун и едят неиссякающее мясо вепря Сэхримнира. А тот, кто умирает в своей постели не от ран, а от старости и болезней, тот уходит в преисподнюю хель, где царствует Хель, страшная дочь лукавого Локи, и где достойному мужчине и после смерти хорошей жизни нет.
Юный Ансгар слушал приказания дяди молча и даже подчинился им, потому что на драккаре командует всегда только один человек, и этим человеком был ярл, хозяин лодки. Да и вообще Ансгар всегда доверял дядиному опыту и полагался на него, не стремясь показать свою наследственную значимость, хотя и сам уже не один раз, сначала под приглядом отца, потом и под приглядом дяди, принимал участие во многих и сухопутных, и морских боях. Но никогда раньше не командовал. И сейчас принять на себя командование не торопился.
И Ансгар начал снаряжаться.
Юношеская кольчуга была византийской выделки, кованые кольца были светлыми и блестящими, и была она значительно тоньше и легче обычных кольчуг, что носили жители Северной Европы, но все же и она была достаточно прочной, чтобы удар простого меча выдержать, а от стрелы, пущенной из доброго тугого лука, тем более, сложного славянского лука, и более тяжелая кольчуга не спасет. Но иногда, когда стрела летит под углом, спасти может каленый нагрудник из нескольких поперечных металлических пластин, что крепится на самой груди поверх кольчуги, сильно утяжеляя ее. А золоченая насечка, изображающая невиданных птиц, ничуть крепкости нагрудника не уменьшала. Конечно, от славянского сложного лука и этот нагрудник спасением не станет, если стрела попадет прямо, но сейчас славянских длинных стрел опасаться не приходилось, и потому такой нагрудник мог быть для юноши защитой. А легкость кольчуги позволяла бы Ансгару быть более подвижным в сравнении с другими, самому наносить больше ударов и быстрее реагировать на встречный удар. На голову себе Ансгар водрузил обычный свой округлый шлем с узорчатой полумаской и наносником, закрывающим верхнюю часть лица. От шлемов простых воинов этот, как и пластинчатый нагрудник, отличался богатой золотой насечкой, показывающей, что носит шлем не простой человек, и науши в виде крыльев неведомой птицы той же насечкой покрыты. Подумав, посмотрев на ярла Фраварада, Ансгар сменил свой тоже не самый легкий меч на меч Кьотви, чем сразу привлек внимание гребцов. Каждый знал, что этот меч не только страшное боевое оружие, порой рассекающее мечи простых воинов, будто деревянные, но и символ власти конунга. После смерти конунга Кьотви некоторые ярлы воспротивились переходу отцовского титула к сыну, обосновывая свои претензии тем, что у Ансгара не оказалось символа власти. Но теперь, опоясавшись этим мечом, юный вождь сразу показал, что никому не желает уступать свое законное право на титул. С этим мечом он стал полноправным конунгом. С этим мечом готов был решительно отстаивать свое право в бою. И воины за полноправным конунгом готовы были идти с большей охотой, чем за человеком, только отстаивающим свои права.
– Все! Идем только под парусом… Весла на местах, но – не трогать… – дал Фраварад последнюю команду и после этого отвернулся от гребцов, чтобы смотреть вперед.
Он не сомневался, что команда будет выполнена сразу, что и произошло. Но утруждать гребцов работой и надобности не было, более того, это было даже рискованно. Ветер дул тугой и ровный и разгонял драккар так здорово, что кормчий Титмар едва-едва успевал своим тяжелым веслом выравнивать ход и направлять лодку туда, куда ей следовало плыть. Если бы еще и весла добавляли скорость, то Титмар мог бы в какой-то момент не успеть вписаться в поворот реки, а это было опасно.
– Скажи мне, дядя, чего ты опасаешься? К чему боевые приготовления? – тихо, чтобы гребцы не слышали, спросил юный конунг, с удовольствием в который уже раз сжимая украшенную драгоценностями рукоятку своего меча. И удовольствие Ансгар получал не от прикосновения к драгоценностям, а только от ощущения силы, которое приходило к нему из рукоятки, что являлась естественным окончанием оружия. Следовательно, и силу он воспринимал только из самого харлужного клинка, словно сам приобретал его прочность и остроту.
Каждое оружие, обыкновенно, имеет собственную силу, отличную от силы другого оружия, и свой характер, отличный от другого характера. И это очень важно, потому что иной меч может и не признать хозяина, не сойтись характерами, не делиться с ним силой, и тогда быть беде – это всякий воин знает. И знает, что любое оружие должно привыкнуть к новому хозяину, чтобы стать послушным и верным. По большому счету, стать продолжением руки, как рука является продолжением человеческой мысли и характера. И потому правая рука сама собой тянулась и тянулась вбок, чтобы попробовать силу оружия на ощущения и ближе с ней познакомиться, а левая вообще с крыжа[53] не снималась.
