Руслан Мельников - Земля за Туманом

Дэлгэр, видимо, тоже понял обращенные к нему слова. И не задержался с ответом.

— Как смеешь ты, презренный сын степной собаки, так обращаться с нойоном, послом и воином Великого хана?! — прорычал юзбаши.

Далаан восхищался стойкостью сотника. В глазах скованного и избитого Дэлгэра не было страха, в его словах звенела ярость.

— Понимаете ли вы, несчастные и неразумные, что, поднимая руку на меня и моих людей, вы тем самым бросаете вызов самому Потрясателю Вселенной?! Осознаете ли, что обрекаете на смерть не только себя, но и весь свой род?

Русин, сидевший напротив Дэлгэра, морщил лоб и вслушивался в слова сотника. Потом снова заговорил сам. На этот раз — медленнее и четче, как разговаривают с малыми детьми. Речь его стала понятнее. Кажется, русин спрашивал, кем является Дэлгэр и люди, которых он привел, и откуда они прибыли. Еще харагуульный страж просил говорить не так быстро.

Видимо, этот русин служил тайлбарлагчем-переводчиком при дорожной заставы, — решил Далаан. И пусть толмач из него был никудышный, но все-таки… Появилась возможность договориться. Хотя бы сейчас.

— Я и мои воины служим избраннику Неба и Великому хану, стоящему над всеми монгольскими племенами! — громко и отчетливо произнес Дэлгэр.

Харагуульный тайлбарлагч удивленно хлопал глазами.

— Освободите меня и моих воинов, — потребовал Дэлгэр. — Верните наше оружие и наших коней. Отдайте золото и голову разбойника, которая лежала в дарственном турсуке, и немедленно проводите нас к наместнику города. Тогда, возможно, я скажу слово в вашу защиту. И возможно, вам сохранят ваши жалкие жизни.

Задержанный говорил долго и сердито. Ханучаев начал кое-что понимать из сказанного. Не так уж и много, но начал. Вот только проку с того, если задержанный несет какую-то бредятину.

— Ну? Врубаешься? Че он там вякает? Кто такой ваще? — Грачев аж пританцовывал от нетерпения.

— А х-ху знает. — Ханучаев пожал плечами. — Хрен разберешь. Как будто монгол.

— Ох, них-х-яж, себе! — изумленно присвистнул Грачев. — А я-то думаю: чи калмык, чи китаец. Слышь, а почему монгол, а Хан? Ты же по-калмыцки с ним.

— Говорит, что монгол. А калмыцкий и монгольской — языки одной группы. Похожие они ну… как русский и украинский.

— А-а-а, — изумленно протянул Косов. — И че?

— Ни че! Какой-то странный у него монгольский.

— Хан, а откуда здесь ваще монголы взялись?

— Ты у меня спрашиваешь, Грач? — раздраженно фыркнул Ханучаев.

Задержанный заговорил снова.

— О! — подался вперед Грачев. — А теперь че п-с-тит?

Ханучаев, подавшись вперед, снова вслушивался в смутно, очень смутно знакомую речь, стараясь уловить общий смысл или хотя бы часть смысла.

— Ну? — никак не унимался сержант. — Че?

— Через плечо! — буркнул Ханучаев. — Умолкни, Грач. Я и так ни хера не понимаю, а тут ты еще в ухо квакаешь!

Грачев замолчал, но держался недолго. Не прошло и минуты, как сержант взмолился снова:

— Ну? Хан? А?

— Пургу какую-то гонит, — устало вздохнул Ханучаев. — Что-то про Чингисхана…

— От-м-дак, а! — скривился Грачев. — Мозги ему вправить?

— Погоди, — отмахнулся Ханучаев. Задержанный не умолкал, и лейтенант сосредоточенно вслушивался. — Еще про поход вроде, про войско какое-то треплется… Мля, дальше вообще не въезжаю. Матюкается, что ли?

— От-нах-х, чура нерусская! Я это… не тебе, Хан, не обижайся. Дай-ка я его сейчас…

Сержант медленно и демонстративно — чтобы задержанный видел — занес дубинку. Задержанный видел. Но не боялся. Только процедил сквозь зубы что-то явно нелицеприятное.

— Ты, Грач, того… не переусердствуй, — хмуро предупредил Ханучаев.

— А-х-ли?! Убудет от него, что ли? — Грачев скривил губы в садистской ухмылке. — Сопротивление сотруднику милиции при исполнении. Отмажемся. В первый раз, что ли…

Сержант чуть подергивал поднятой дубинкой, пугая и следя за реакцией задержанного. Задержанный не реагировал. Беззащитный человек в наручниках сидел невозмутимо — даже глаз не прикрыл.

— Крепкий, нах-х! — с каким-то уважением даже проговорил Грачев. — Другой бы давно сопли пустил. А этот — держится, мля! Ничего, щас-ля, мы его…

Сержант подступил вплотную.

— Тут, вишь, Хан, по почкам не катит — я пробовал уже, — со знанием дела объяснял Грачев. — Железо защищает, а как снять — не знаю. Ну а в бубен или по тыкве — самое то оно будет!

Взмах. Удар. Занесенная дубинка опустилась на голову задержанного. И — раз, и — второй, и — третий.

Шлеп-шлеп-шлеп — удары сыпались один за другим. Быстро, точно, сильно. Задержанный, не имея возможности ни уклониться, ни прикрыться руками, лишь глухо вскрикивал и вертел головой, будто бык на бойне. На пятом ударе — упал с привинченного к полу стула.

Грачев не останавливался. Лупцевал почем зря, целя в лицо и голову. Брызнула кровь. Валявшийся на полу человек что-то яростно рычал.

— Кончай, Грач! — прикрикнул Ханучаев. — Замочишь, мля, мне задержанного совсем!

Грачев с явной неохотой прекратил избиение. Стало тихо. Слышно было только тяжелое дыхание запыхавшегося сержанта да тихий шепот монгола, уткнувшегося окровавленным лицом в пол.

Ханучаев прислушался.

— Ну и чего теперь этот м-дила бормочет? — спросил Грачев.

— Войной грозится, что ли? — озадаченно пробормотал лейтенант.

— От-мля! — хмыкнул Грачев. — Может, я ему того… мозги все поотшибал к ё-матери?!

— Может, и поотшибал. Ну-ка подними его, — приказал Ханучаев. — Посади на стул.

— А кофе, нах-х, ему не принести?

— Грач!

Грачев подошел к избитому, пихнул ногой в бок:

— Эй, зверь! Вставай!

Задержанный не пошевелился. Только продолжал что-то бормотать, брызжа слюной и кровью из разбитых губ. Из носа густо текла красная юшка. Белели на полу выбитые зубы.

— Весь пол, нах-х, загадил, — сокрушенно заметил Грачев. — Отмывай потом за ним.

Удерживая дубинку в правой руке, левой сержант вздернул монгола за шиворот. Человек в доспехе был как пустой мешок в тяжелом жестком каркасе. Монгол обвисал и норовил снова повалиться на пол. Кровь из разбитого носа действительно сильно пятнала пол.

«Сломался все-таки, — почему-то с сожалением подумал Ханучаев. — Грач — он такой, любого, мля, сломает».

— От с-с-сука! — Сержант зажал дубинку под мышкой и уже обеими руками пытался водрузить допрашиваемого на стул.

Получалось плохо. Кое-как Грачев поставил монгола на колени. Потом…

Ханучаев увидел на разбитом лице две ненавидящие щелочки. Нет, сломавшийся человек так не смотрит. Похоже, вялость тела и тихий голос задержанного были всего лишь искусной уловкой. Только понял это лейтенант слишком поздно.

Грачев — тот и вовсе ничего понять не успел.

Харагуульные стражи совершили большую ошибку, жестоко избив и поставив на колени гордого нойона. И они поплатились за это. Последняя надежда договориться с русинами рассеялась как дым сигнального костра. Теперь-то было ясно наверняка: посольство не удалось. У Дэлгэра больше не было нужды оставаться послом.

И Дэлгэр стал воином.

Далаан увидел, как юзбаши резко и неожиданно для русинов вскочил на ноги.

Хрясь! Крепкий череп сотника ударил нукера с заклеенной щекой в подбородок. Голова русина дернулась вверх и назад. Дубинка выпала из-под мышки и укатилась под стол. Русин, взмахнув руками, повалился навзничь. Грохнулась об пол железная трубка, висевшая на плече. Русин упал на галтай гаахан, запутавшись рукой в ремне своего оружия.

Дэлгэр прыгнул на поверженного противника, словно дикая кошка.

Ни скованные за спиной руки, ни разбитая голова не помешали ему подмять под себя оглушенного русина, придавить и прижать к полу собственным весом и тяжестью доспехов. Дотянуться зубами до горла противника…

Давай, Дэлгэр! Загрызи его! Далаан прильнул к прутьям решетки.

Русин, почувствовав чужие зубы на своей шее, запаниковал, задергался. Но Дэлгэр уже сжал челюсти.

— «Сними-его-хан-сними-и-и!» — Далаану показалось, будто перепуганный русин взывает к какому-то хану. А впрочем, вряд ли: никаких ханов на харагууле не было. Здесь были только разбойники-нукеры.

На пару мгновений харагуульный толмач замер с раскрытым ртом. Видимо, случившееся ошеломило его не меньше, чем нукера, глотку которого грыз Дэлгэр.

— «Сними — и-и-на-а-х-мля-а-с-меня-а!»

Но второй русин все же быстро пришел в себя.

Перемахнул через стол. Прыгнул к Дэлгэру.

Автомата у Ханучаева не было. Дубинки — тоже. А ремень грачевского АКСУ — намотан на грачевскую же руку. И калаш — придавлен копошащимися телами. И дубинка Грача — где-то под столом. И некогда ее искать: счет идет на секунды.