– Ого! – отодвинув лист пергамента, развернулась к мальчику полностью. – Из тебя выйдет прекрасный вождь всех наннури.
– Так ты же наследница, – удивлённо воскликнул Рон.
– Нет, – покачала головой и, наклонившись вперёд, накрыла его ладонь своей, – я не хочу. Останусь простой шаманкой и твоим советником, если позволишь. Но быть правительницей этих земель я не хочу и не буду. Папа, кстати, уже в курсе. На днях объявят о принятии мной силы хатэ и о твоём новом статусе.
– Что? – неверяще уставился на меня маленький собеседник. – Н-но… я не готов!
– Пока от тебя никто ничего особенного не требует, разве что ответственности, усердия и прилежания в учении. Больше слушай, меньше болтай, – добавила я, возвращаясь к своим эскизам, – и про новый статус пока молчок, понятно?
– Ага, – мелкий смотрел куда-то мимо меня, не моргая и даже дышал через раз.
– Рон, с тобой всё в порядке? – встревоженно спросила я.
– Аха, просто теперь страшно как-то. И чего мне со всем этим теперь делать? – братец забавно почесал кончик носа, копируя меня, – придётся завязать с вылазками на рынок и мелкими делишками с тамошними пацанами.
– Я знаю, что вы приворовываете, – кивнула я, – острые ощущения будоражат кровь, не так ли?
– Не подумай плохого, – буркнул Рондгул, насупив тёмные брови, – я потом деньги на прилавок кладу, прежде чем уйти домой.
– Только поэтому я не стала надирать тебе уши, – фыркнула я беззлобно. – Ладно, хватит болтать, давай закончим с кровеносной системой и пойдём домой. Хочу кушать и спать.
– Так ты простишь меня? – с секундной заминкой, ещё раз спросил мальчик. Его тонкое тельце было напряжено, плечи словно льдом сковало, а глаза смотрели умоляюще.
– Давно простила, – очень спокойно без тени улыбки ответила я. Услышав заветные для него слова, Рондгул как-то сразу расслабился, чуть ли не растёкся лужицей на стуле, на щеках вновь заиграл румянец, глаза заблестели. – Если у тебя всё, давай работать.
Полчаса и мы закончили трудиться над кровеносной системой человека.
– Вау! – прошептал Рон, глядя на получившийся рисунок. – Как всё сложно! И так красиво, кажется, что внутри мы идеальные.
– Да, природа продумала всё до мелочей, столько веков эволюции дали такой потрясающий результат.
– Я так много постиг, и всё благодаря тебе. Мне теперь понятно, что такое "эволюция"… Знаешь, – мальчик вдруг понизил голос до шёпота, словно боялся, что его могут подслушать, хотя в помещении, кроме нас, никого не было, – мне теперь речи моих друзей кажутся ни о чём, не знаю, как объяснить… С ними только носиться интересно, а разговаривать – нет.
– Не стоит стесняться своих успехов. Просто ты опередил своих сверстников на несколько шагов. Твои знания – твоя сила. Запомни, Рон, можно отобрать еду, одежду, крышу над головой, но знания останутся с тобой навсегда. Береги их и преумножай.
– Я понял, Эльхам, – серьёзно кивнул мелкий, преисполнившись внутреннего достоинства и даже грудь колесом выгнул.
– Пойдём, – рассмеялась я, потрепав его по торчащим в живописном беспорядке волосам, – Зок и его воины уже, наверное, заждались нас.
Наказание за бегство в пустыню на великую охоту давно закончилось, но мы продолжали каждый день первую половину дня проводить в лечебнице.
Город вроде бы жил своей привычной жизнью, но я замечала перемены. Люди готовились к обороне. Отец решил прислушаться к моим словам и остался защищать Зэлес, вместо того, чтобы отправиться в Лондэ. Насколько верное решение он принял, покажет только время. Заодно все убедятся в силе новой шамнки.
– Милая, – мама сидела в главной зале поздним вечером перед традиционно горящим камином. – Папа тебя наверняка уже предупредил, но я повторюсь: завтра сразу же после заката жители города соберутся на главной площади. Твой отец собирается огласить своё решение и заодно представить народу новую шаманку.
– Да, я в курсе. Мне только непонятно, что требуется именно от меня.
– Выйти в хатэ к людям. Огласить свою волю касательно предстоящей битвы с северными захватчиками. Показать силу шаманки-магини. Ты должна исполнить древнюю песнь на языке ролджэнов, чтобы у людей мурашки по коже побежали и они впечатлились твоей великой силой.
Обречённо посмотрела в смеющиеся глаза мамы и вяло ответила:
– Постараюсь не ударить в грязь лицом, – не люблю быть в центре внимания, но, кажется, придётся привыкать.
– Наряд принесут рано утром, он почти готов, – выдала мама, я просто кивнула. Была только одна примерка. И завтра я надену необыкновенной красоты алое платье в пол из шёлковой ткани, ни у кого из жителей Зэлеса ещё не видела столь яркого цвета в одежде, а укороченная жилетка из белоснежного меха станет прекрасным дополнением к образу.
– Иди спать, дорогая, – велела Газиса, я подошла и поцеловала её в нежную щёчку.
– Добрых снов, мама.
– И тебе, милая. Завтра нас ждёт интересный день.
И если Газиса полагала, что я последую её словам и тут же отправлюсь почивать, то она сильно ошибалась. Да, папа предупредил меня о предстоящем мероприятии заранее, но я до последнего не знала, какую песню выбрать. И теперь нужно решить, что именно мне исполнить на посвящении, чтобы каждое слово откликнулось в сердцах людей. Мне не хотелось использовать мелодии из известных тут песен, я мечтала наложить древние тексты на новую, близкую мне музыку. Кажется, ночь будет долгой.
Глава 32
Интерлюдия
Люди выходили из своих домов, чтобы присоединиться к, казалось бы, бесконечному живому ручейку, текущему в сторону главной площади Зэлеса. Жители города негромко переговаривались, улыбались, хмурились, останавливались, чтобы перекинуться со знакомыми парой-тройкой слов, обменяться новостями.
И он тоже вышел из дома, в котором прожил несколько лет. Он не имел никакого отношения к наннури, но уже так много о них знал, даже женился на аборигенке. Цель слиться с местными, стать одним из них была достигнута не сразу. Тут не любили чужаков, относились к ним с предубеждением, несмотря на приветливые выражения загорелых до черноты лиц.
Оливер Гольстар даже спустя три года не смог вписаться в местное общество, разительно отличаясь ото всех остальных аборигенов светлыми, выгоревшими на беспощадном солнце, волосами, и зелёными, как весенняя листва, глазами.
– Милая, давай поспешим, – Оливер замер у верхней ступеньки крыльца, чтобы нетерпеливо позвать жену. Девушка неуклюже, придерживая внушительный живот, медленно села на широкую лавку, стоявшую у входа.
– Помоги натянуть сандалии, если так спешишь, – капризно надула алые губы молодая женщина.
– Кликни служанку, – пожал плечами мужчина.
– Я хочу, чтобы это сделал именно ты! – упрямо вскинула острый подбородок темнокожая красавица. – Знаешь же, как сложно даются последние дни беременности и как мне хочется именно твоего внимания!
– Откуда такая уверенность, что скоро разродишься? – покачал головой Оливер, незаметно зло выдыхая. Но супруге всё же помог. Он не мог позволить себе относиться к ней с пренебрежением. Не для того терпел стервозный нрав и высокомерие всей это зазнавшейся семейки.
– Чувствую… Ты всё ещё ведёшь себя как чужак, и не понимаешь столь очевидных вещей, – фыркнула Халума, царственно приподнимая сначала одну ногу, затем другу. Натянув на отёкшие ступни суженой кожаные сандалии, Гольстар выпрямился и подал руку жене, чтобы помочь ей подняться.
– Нужно поспешить, иначе самые лучшие места займут.
– Папа снял дом, первая линия центральной площади, крыша у здания под навесом, нам будет удобно смотреть на всё свысока, в тени, наслаждаясь прохладным взваром, – выдала Халума, царственно протягивая руку супругу. Она не любила чужеземца, но именно его захотела в спутники жизни, несмотря на недовольства родителей.
Оливер был красив, разительно отличаясь от привычных ей мужчин, мгновенно привлёк внимание местных прелестниц, возжелавших заполучить экзотику в свои цепкие лапки. Но Халуми, дочь Лакума, оказалась быстрее и хитрее. И именитее, чего уж. И теперь все её подружки и врагини страшно завидовали счастью юной дочери одного из самых сильных Заклинателей Зэлеса. После Правителя Горна, естественно. Что не могло не раздражать её отца и его приближённых. Недовольство Горном было на самом пике, пока его маленькая дочь Шариз-Эльхам вдруг не поправилась, а потом и вовсе выяснилось, что девочка – маг воды. Невиданное чудо. И невольные рты на время плотно сомкнулись. Позиции вождя укрепились настолько, что пошатнуть их, пока не представлялось возможным.
