Введенные для всех немцев нормы потребления постоянно урезались, натуральные продукты заменялись эрзацами, к изготовлению которых приступила промышленность, благо ее химической отраслью Германия была известна на весь мир. И в этом производство не подвело — «заменители» вошли в обиход, вот только от норм выдачи немцы слабели с каждым днем, хотя на фронте солдат и офицеров кормили почти сытно, и натуральными продуктами, иначе доблестные защитники рейха просто не смогли бы воевать. Но в тылу уже не могли долго и качественно работать как раньше — люди слабеют от постоянного недоедания, и уже не столь сильны как прежде.
В прошлом году немцы в отчаянном усилии вложились в промышленность — выпуск вооружения и боеприпасов резко вырос. Вот только с продуктами совсем плохо стало — длинные очереди у магазинов, где можно было отоварить талоны, стали повсеместным явлением, и зачастую долго не могли выкупить даже положенные товары, а дома голодные дети смотрели на мать большими печальными глазами на исхудавших лицах. Дистрофия уже являлась нормой — нация терпела жуткие лишения.
С весны показалось, что наступил долгожданный перелом — Россия, где власть захватили большевики, вышла из войны, попросив мира. Огромная многомиллионная армия русских и казаков стала разбегаться по домам, и было решено захватить плодородные украинские степи, покрытые жирным черноземом, изобильные всевозможными продуктами, которыми можно было прокормить германский народ несколько лет.
Тамошнее правительство, именуемое Радой, заключило договор о поставках, которые практически обходились даром. За помощь в избавлении от большевиков было обещано поставить один миллион тонн зерна и 400 миллионов яиц — по 12 кг и пять яиц на каждого немца, от мала до велика (двухмесячная норма), а еще битком набитые вагоны чудесного сала, сахара, масла, жмыха — последнего по рассказам было столько, что даже скот отказывался есть — а ведь сколько халвы можно из него сделать, лакомства для немецких детишек. А еще полсотни тысяч тонн живого мяса по весу, тысячи лошадей, растительное масло в бочках, груды овощей и картофеля — Украину описывали ее правители как изобильный край, где всего много и задешево.
Но кто мог представить, что эти «хохлы» (какое знакомое слово, сочетаемо с немецким, какое созвучие), могут так нагло обманывать и врать. Им бы лишь добраться до власти, потому и пообещали невыполнимое. Жаль, что не поверили польским делегатам — тогда бы не питали напрасных надежд на поставки дармовых продуктов, вкладывая все силы в страшный удар на Западном фронте, начав там «битву за мир».
До конца апреля правительство Рады не поставило ничего. Оказалось, что набитые мукой хранилища и зерном элеваторы пустуют, там даже мышам есть нечего. И вообще ничего нет, все помещичьи усадьбы сожжены и по найденным на пепелищах костях можно было только догадываться о печальной судьбе их владельцев. Разворовано было все, буквально до гвоздей, растащено по каким-то укромным местам, спрятано — а местные селяне только жаловались, что у них самих ничего нет.
Германии нужен был хлеб, а его припрятали, причем так, что пришлось высылать отряды на поиски. Но тут другая беда — расплодилось множество банд, рыскающих по округе. Стоило же появится уланам, разбойники исчезали, и, глядя на хитрые морды селян, немцы стали догадываться, что орднунга здесь нет, и даже что это такое, не знают. Зато имелся шнапс в устрашающих количествах, непонятно откуда появлявшийся — солдаты австро-венгерского воинства стали стремительно спиваться, разбредаться, и, хлебнув здешней «вольности», массово дезертировать.
Не выдержали и немцы — да и кто устоит перед дармовым харчем, который можно съесть самому, и не отправлять в Германию непонятно кому. Дисциплина стала резко падать, и пришлось сменить правительство, назначив правителем и гетманом генерала Скоропадского. При нем поставки пошли, уже тысячами вагонов, но ведь требовались многие десятки тысяч, в которых нуждался фатерланд. Сами немцы терпеливо ожидали окончания сбора урожая, но внезапно выяснилось, что тот не собираются им отдавать, наплевав на подписанное «межгосударственное» соглашение. А для принудительного отъема уже не было сил, солдаты стали ненадежными — после сала и самогона им уже требовались местные любвеобильные женщины. И желание устраивать массовые реквизиции пропало. Да и для чего — наступление на Западном фронте провалилось, и союзники по Антанте перешли в наступление, уверенно тесня истощенные германские дивизии…
— Ты прав, Генрих, тут слишком много подробностей, и слишком малозначимых, да что там — неизвестных людей, которые сыграют свою зловещую роль в следующей мировой войне, уже второй. И она будет неизбежна, раз такие условия их «Версальского мира» будут навязаны нам. Хитрые бестии — вначале разоружат, потом будут грозить прикончить — вот они каким видят перемирие. Ничего, я еще увижу, как наши войска промаршируют по Парижу, как мы поставим наглецов на колени!
Странноватая улыбка кайзера, которому в следующем году должно исполниться шестьдесят лет, не сулила ничего доброго будущим победителям. Этот сибирский оракул, а так они стали именовать его между собой, был удивительно точен в своих предсказаниях, которые удивительно походили на точные выверенные знания. И пусть у него была плохо произносимая польская фамилия — в Сибири во все времена хватало ссыльных — но именно потому пророчества вызывали большее доверие.
— Это и меня несколько утишает, Вилли, хотя я умру задолго до этого долгожданного реванша. Но та следующая война должна быть совершенно другая — то наш долгожданный реванш, брат, а эти нацисты со своими бредовыми мыслями меня откровенно пугают. Они не должны поделиться ими с твоими подданными, иначе…
— И так понятно, что после второго поражения Германию сделают иной – и немцы перестанут быть немцами, величие духа вытравят, превратив в серую безликую массу под сапогом торгашей и банкиров. Этому не бывать, а потому всех этих людей, опасных для будущего, нужно убрать — недоучившегося венского художника и остальных, даже летчика… Хотя, нет — пусть создает люфтваффе, жаль, что я не оценил в должной мере могущество авиации и танков. Но зато теперь знаю о том!
Братья переглянулись — лица хмурые и печальные. Времени почти не оставалось, революция по примеру российской, была неизбежна, хотя ее можно было несколько отсрочить. Пройдет меньше месяца, и на добропорядочных немцев нахлынет безумие — голод сделает свое дело. Но, возможно, вступление русских «белых» в Москву, и подавление тамошних смутьянов, внесет некоторое успокоение. Да и предложения этой Директории внушали надежду, что «восточный сосед» не обманывает — и хотя он окажется в лагере победителей, все равно будет побежденным, которому также постараются навязать самые унизительные условия, опутав к тому же непосильными долгами. А такого отношения к себе русские не простят, и когда представится случай, отомстят тем, кто их коварно использовал.
— Мы несколько отстрочим поражение — дождемся восстановления власти в России царя Иоанна Сибирского, — слова кайзера звучали без всякой издевки. Да, репараций не избежать, но такая позиция России на будущих Версальских переговорах для рейха многое значит. А потому нужно передать все оккупированные нами земли из рук в руки, чтобы там не было марионеточных правительств, которые поставят Лондон и Париж.
Кайзер остановился, раскурил папиросу из душистого болгарского табака — большинство немцев давно курили эрзац-табак из нарезанной бумаги, пропитанной никотиновой кислотой.
— Надо успеть вывести немецкие земли из-под раздела, разогнать всех поляков — они не имеют чувства благодарности. И оставить русским все то, что они просят — не имеет смысла сохранять, все равно отберут или уничтожат. Милости к побежденным врагам эти торгаши никогда не проявляют. Нет у них чести и достоинства. Будущая Россия наш единственный шанс. За который рейху следует держаться. И не допустить революции, сохранить династию на престоле — у нас есть год до Версаля, и русские успеют хоть немного оправиться от потрясений, и там выступить в нашу поддержку. Так что, брат, теперь мы будем сражаться за лучшее будущее, пусть и недолго…
