Анатолий Дроздов - Хозяин дракона

Ознакомительная версия.

– Дружина, на коня!

Высыпаем навстречу. Приехали бояре из Галича, теперь это ясно даже младенцу. Гости степенно вылезают из саней, выстраиваются по старшинству, идут к нам. Передний на крытом камкой блюде несет что-то тяжелое. Дар?

– Здрав будь, княже! – передний боярин кланяется в пояс, остальные следуют его примеру. Боярин выпрямляется. – Галич бьет тебе челом и просится под твою руку.

– Где Володько? – перебиваю невежливо.

– Сбежал! – улыбается боярин. – С малою дружиной. Остальные не всхотели. Галич теперь твой. Берешь?

– Беру!

Соскакиваю с коня, принимаю поднос. Под камкой граненый шлем с золотой иконой Божьей Матери на лбу. Или Володько забыл, или сделали новый. Княжеский шлем… Передаю его Браге, после чего целую боярина. Дружина вопит и машет сорванными с голов шапками, орут и спутники бояр, словно пробудившись, начинают звонить колокола. Мы выиграли заочное сражение, приступа не будет. Пусть это не окончательная победа, а всего лишь передышка, но вчера о ней мы не мечтали…

Звенигород пирует. Ничего не поделаешь – обычай. Малыга сторожится, ежедневно высылает разъезды, но они возвращаются с одной вестью: вокруг города – никого. Зато в княжьих хоромах людно и душно. Слуги сбились с ног, подавая снедь и меды. Опустели княжьи подвалы, погреба бояр, истощились припасы посада, а город все не унимается. Пусть пьет. У него было мало радости…

За столами – здравицы и льстивые речи, в промежутках – ожесточенный торг. Бояре Галича спорят до хрипоты. Рядятся… О привилегиях, о землях, о том, кому верховодить в богатом городе: князю или боярам? Гостям хочется последнего. Галич славится боярским своеволием, только мы не новики. Были, видели… Среди бояр нет толстяка, который предлагал мне когда-то княжий стол. Спросил, где? Ответили: умер. В своей постели, в окружении жены и детей. Володько бояр не тронул в отличие от простого люда.

Сопровождающие поезд слуги подпоены и расспрошены. Они поведали много интересного. Галич бурлит. Володько ускользнул, но те, кто служили ему, остались – и в большом числе. Это их выборные примчались в Звенигород. Бояре нуждаются в защите, у жителей Галича к ним счет, но привилегий терять не хочется. Пытаются и рыбку съесть, и ног не замочить. В конце концов, мне надоедает их хитрая игра.

– Кончили! В Галиче правлю я и более никто, – говорю сердито. – Те, кто повинен в расправах и казнях, пойдут на виселицу, их земли и имения поступят в доход князю. Кто чинил людям обиду, возместит ее до последней белки, как в Правде записано. Кто ничем не повинен, пусть живет, как и жил. Это последнее слово.

– Эх, княже! – главный боярин встает. – Не срядились мы. Другого князя поищем. Вертаемся в Галич!

– Вертайтесь! – соглашаюсь я. – Только после меня.

Бояре бледнеют. Об этом они не думали. Рассчитывали, что запугают князя. Только тот возьмет и займет Галич сам – под колокольный звон. В Галиче ждут его, и никого другого. Заикнись тогда о привилегиях! Дай Бог голову сохранить! Мне очень хочется так поступить, но бояре нужны, их можно припугнуть, но не стоит пугать слишком сильно. У них золото и дружины; то и другое скоро понадобится.

– Суров ты, княже! – вздыхает боярин. – Это потому, что холост. У одинокого сердце каменное, жена и детки его смягчают. Напишем ряд, как желаешь, но будь милостив к людям твоим!

Обещаю, срядились. О жене боярин вспоминает не зря. В составе галичан три девицы – боярские дочки. Все на выданье, одна краше другой. Цель их приезда прозрачна. Вдруг князю глянется! Князья на боярышнях не женятся, но тут случай особый. Иван не природный князь, родичей не имеет, на кого ему опереться, как не на бояр? Хитрецы мохнорылые, недаром Петр Первый им бороды брил! Я абсолютно уверен: они и без женитьбы согласятся, только намекни. Убытка не будет. Отца любовницы князь одарит, а саму, как натешится, выдаст замуж. Женихи станут в очередь: в приданое дадут земли. Бояре, как и князья, размножаются подобно саранче, наделов не хватает…

Девицы на пирах отсутствуют – не положено, но толкутся в коридорах, постоянно попадаясь на глаза. При встречах ахают, томно опуская глаза и делая вид, что смущены. Научили… Ватага в восторге. Горячо обсуждает достоинства невест, спорит, которая лучшая? У друзей – отходняк. Вчера готовились к смерти, а тут – пир и девицы.

– В бане их надо глядеть! – замечает Брага. Он в ватаге единственный женатый, потому мнит себя знатоком. – Вдруг изъян есть?

– Глядели! – замечает Братша. – Нету.

– Ты, что ли, глядел? – сомневается Брага.

– Бабы наши, из хором, – поясняет Братша. – Их нарочно позвали.

– По мне, так черненькая в самый раз! – замечает Зоран.

– Беленькая лучше! – возражает Свень.

– Тощая она! – не согласен Зоран.

– Твоя черненькая – квашня квашней! – горячится Свень.

– А мне рыженькая люба, – включается Яр. – Я бы с ней обвенчался!

– Дулю не хочешь? – смеется Брага. – Ее Ивану привезли. Стоит ему пожелать, так и в бане покажут – лишь бы взял!

– Я бы тоже поглядел! – ухмыляется Яр. – И погладил…

Ватага ржет. Я не мешаю: пусть зубоскалят. Неудобно лишь перед Оляной. Ей не след слышать эти жеребячьи разговоры, но сестренка сидит в уголке и не уходит. Только на лице проступают красные пятна.

…Заключительный пир, в этот раз пригласили боярышень. Каждая подносит мне чару – обычай. Чару полагается испить до дна, одарить девицу, после чего поцеловать. Бросаю на подносы золотые перстни – господи, как жалко перстней, на каждый меч можно купить, – собрание отвечает одобрительным ревом. Девицы в ответ робко чмокают, а вот черненькая прямо впивается. Кто, интересно, обучил? Сама догадалась или посоветовали? У нее последняя возможность…

Бояре отбывают. Мы двинемся через два дня – это условие договора: бояре везут князя в Галич, не наоборот. Ладно… Проводив гостей, иду в баню, парюсь до изнеможения, выгоняя из тела медовую дурь, и заваливаюсь спать. Блаженство…

Просыпаюсь от скрежета металла. Прислушиваюсь. Скрежет идет от дверей. Кто-то через дверную щель ножом пытается сдвинуть засов, и, судя по звукам, у него это получается. Вот псы боярские! Не получилось уговорить, так подослали убийц? Хотите поклониться Володьку моей головой?

Соскальзываю с ложа, меховое одеяло оставляю в виде спящего человека. Сегодня полная луна, свет льется в маленькие окошки, но подмену не разглядеть. Посмотрим, кого прислали бояре. Как стража проглядела? У ложницы она не стоит – незачем, только у хором. Чужого не впустит, значит, кто-то из своих. Подкупили? Плохо…

Отступаю к стене, осторожно тяну меч из ножен. Бить буду рукоятью в затылок. Пока очнется, свяжу поясом. После чего – на дыбу, и пятки прижечь – все расскажет. Но, если убийца не один, придется мечом колоть…

Засов поддался. Дверь приоткрывается, внутрь скользит тень. Дверь снова запирают, слышен скрип засова в проушинах. Убийца один, и он сторожится. Вот и славно! Босые ноги шлепают по полу… Он еще и разулся?

– Некрас?

Шепот, голос знакомый. Не хворать бы тебе, сестричка! За каким чертом?

Оляна подходит к ложу, кладет нож на лавку, осторожно трогает взбитое одеяло. Сюрприз!

– Некрас?

Аккуратно прислоняю меч к стене и выступаю, как призрак. Оляна испуганно ойкает.

– Я это, не волнуйся. Постучать не могла? Зачем ножом?

– Боялась, люди проснутся.

– До утра подождать нельзя?

– Нет!

Она делает шаг и внезапно повисает у меня на шее, обнимая руками и ногами. Теплые губы неумело тычутся мне в лицо.

– Некрасе! Любый!

От неожиданности я теряюсь. А она все целует – неумело, но горячо.

– Оляна!..

– Им можно, а мне нельзя? – бормочет она, не разжимая рук.

На ней только рубаха, да и я не в броне. Не устою… С усилием, но расцепляю ее руки. Ставлю на пол.

– Гребуешь? – Голос ее дрожит. – Потому как не боярышня?

– Оляночка… – Я не хочу ее обижать. – Нам этого нельзя.

– Почему?

– Ты мне сестра.

– Названая! – не соглашается она. – Это ничего не значит!

Вот ведь…

– Ты еще маленькая.

– Как смока растить, так большая! Мне шестнадцатый год!

Шестнадцатый – не двадцатый… Оляна права: здесь выдают замуж в пятнадцать, а в шестнадцать рожают детей. А то и раньше… В этом времени люди живут мало, детей нужно успеть вырастить. Я здесь давно, но все не привыкну…

– Не люба тебе, да? – всхлипывает она.

Люба, Оляночка, люба! Как девочка Юля в навсегда исчезнувшей для меня Москве. Только я уже не тот мальчик. У меня мохнатое лицо и повадки наемника, привыкшего к пиву и доступным вдовам. Тебе нужен мальчик: юный и чистый. И чтоб у вас обоих это было впервые… Ты этого не понимаешь, Малыга объяснит. Я с ним поговорю…

Обнимаю ее, глажу по русой головке. Она тычется мокрым лицом мне в шею.

– Оляночка, девочка моя хорошая, я тебя очень люблю. Тебя и Оляту. Вы мне оба – самые родные. Только нам этого нельзя. Пойми это и не обижайся! Давай поговорим утром? Спать хочется! Згода?

Ознакомительная версия.