Анна
Никколо Амманити
Ему было три, может быть, четыре года. Он сидел в кресле из дерматина, положив подбородок на зелёную футболку. Джинсы были спущены поверх кроссовок. В руке мальчик сжимал деревянный поезд, держа его между ног.
В другом конце комнаты на кровати лежала женщина лет тридцати или сорока. Её рука, покрытая красными пятнами и тёмными струпьями, была подключена к давно пустой капельнице. Вирус превратил женщину в задыхающийся скелет, покрытый сухой, гнойничковой кожей, но не смог отнять у неё былую красоту, о которой напоминали форма скул и носа..
Мальчик поднял голову, посмотрел на женщину, ухватился за подлокотник, вылез из кресла и с игрушечным поездом в руке подошёл к кровати.
Женщина этого не заметила. Глаза, превратившиеся в две тёмные лужи, смотрели в потолок.
Малыш потеребил пуговицы грязной наволочки. Светлые волосы падали ему на лоб и в свете солнца, просачивающегося из-за белых штор, казались нейлоновыми нитями.
Внезапно женщина приподнялась на локтях и выгнула спину, будто ей вырывали душу из тела, сжала простыни кулаками и упала в приступе кашля. Она пыталась вдохнуть, широко раскинув руки и ноги. Потом её лицо расслабилось, она широко раскрыла губы и замерла с открытыми глазами.
Мальчик осторожно взял её за руку и потянул за указательный палец. Еле слышным голосом он шептал:
– Мама? Мама?
Малыш положил игрушечный поезд ей на грудь и проехал им по неровной простыне. Он коснулся окровавленного пластыря, которым была заклеена игла капельницы, а потом вышел из палаты.
В коридоре было полутемно. Где-то гудела медицинская установка.
Малыш прошёл мимо трупа толстяка, растянувшегося у носилок на колёсиках – лоб касался пола, нога согнута в неестественном положении. Края его голубого халата с завязками сзади разошлись и виднелась посиневшая спина.
Мальчик продолжал идти вперёд, но с трудом – ноги будто не слушались. На других носилках у плаката с рекомендациями по профилактике рака молочной железы и видом на Льеж с собором Святого Павла лежал труп пожилой женщины.
Малыш шёл в слабом свете потрескивающих под потолком жёлтых неоновых ламп. Юноша в ночной рубашке и резиновых тапочках умер в дверях палаты, вытянув вперёд руку с поднятой вверх ладонью с сжатыми пальцами, будто отталкивался от чего-то.
В глубине коридора тьма боролась с бликами солнца, пробивавшимися через входные двери в больницу.
Мальчик остановился. Слева располагались лестницы, лифты и приёмная. За стальной стойкой виднелись опрокинутые компьютерные экраны и оконное стекло, разбившееся на тысячи осколков.
Он бросил игрушечный поезд и побежал к выходу. Прищурившись и вытянув руки, он толкнул большие двери и вышел на свет.
Крыльцо, ступеньки, с козырька крыльца свисают красные и белые пластиковые ленты, в их просветах виднелись чёрные силуэты полицейских машин, машин скорой помощи, пожарных машин..
Кто-то крикнул:
– Ребёнок! Тут ребёнок...
Мальчик закрыл лицо руками.
Кто-то неуклюже подбежал к нему и заслонил солнце.
Малыш едва успел заметить, что это мужчина в толстом жёлтом пластиковом комбинезоне.
Затем его подхватили и унесли.
Прошло четыре года...
Часть первая. Шелковичная ферма
1.
Анна бежала по шоссе, натягивая лямки рюкзака, который болтался у неё на спине. Она то и дело оглядывалась.
Собаки никуда не делись. Они бежали за ней гуськом – шесть, семь… Ещё парочка, не такие сильные, как другие, отстали ещё на улице, но крепкий пёс, бежавший впереди, приближался.
Два часа назад она заметила их посреди сгоревшего поля. Они появлялись и исчезали среди тёмных скал и почерневших стволов оливковых деревьев, но тогда она не обратила на них внимания.
Ей уже приходилось убегать от диких собак. Они какое-то время гнались за ней, а потом уставали и разбегались.
Когда они исчезли из виду, она остановилась и перевела дух. Допив оставшуюся воду, она снова перешла на шаг.
Ей нравилось считать на ходу: сколько нужно шагов, чтобы пройти километр, синие и красные машины, путепроводы.
Но тут собаки появились снова.
Эти отчаянные создания будто дрейфовали в море пепла. Ей такие часто встречались – с плешинками в шерсти, все в клещах, свисающих с ушей, с торчащими рёбрами. Они жестоко бились за остатки какого-нибудь кролика. Равнина сгорела в летних пожарах, и пищи почти не осталось.
Анна пробежала мимо машин с разбитыми стёклами. Остовы, покрывшиеся золой, заросли сорняками и пшеницей.
Сирокко пригнал пламя к морю, оставив позади пустыню. Асфальтированнаая полоса шоссе А29, соединяющая Палермо с Мазара-дель-Валло, разрезала надвое мёртвое пространство, из которого поднимались почерневшие стволы пальм и несколько столбов дыма. Слева, за тем, что когда-то называлось городком Кастелламмаре-дель-Гольфо, серое море смешивалась с небом. Справа ряд невысоких тёмных холмов плыл по равнине, как далекие острова.
Проезжую часть перегородил грузовик, который перевернулся и разнёс разделительную перегородку. Раковины, биде, туалеты и осколки белой керамики из прицепа разлетелись на десятки метров. Девочка пробежала мимо.
У неё болела правая лодыжка – в Алькамо она выбила ей дверь продуктового магазина.
* * *
В принципе, до встречи с собаками всё шло хорошо.
Анна вышла в путь ещё затемно. Каждый раз приходилось уходить всё дальше, чтобы найти еду. Раньше это было легко – достаточно дойти до Кастелламмаре, и найдёшь всё, что хочешь, но после пожаров стало сложнее. Она три часа шла под солнцем, поднимающимся в размытом безоблачном небе. Лето давно закончилось, но жара не унималась. Ветер, задув огонь, исчез, как будто эта часть творения его больше не интересовала.
В садовом питомнике рядом с кратером, оставшимся от взорвавшейся бензоколонки, она нашла под пыльным брезентом коробку с едой.
В рюкзак она положила шесть банок фасоли Cirio, четыре банки консервированных помидоров Graziella, бутылку настойки Amaro Lucano, большой тюбик сгущённого молока Nestlé, пачку раскрошившихся, но ещё съедобных сухарей, которые можно размочить в воде, чтобы получить некое подобие пюре. В коробке была ещё полукилограммовая вакуумная упаковка бекона. Анна не смогла устоять – бекон съела сразу, молча, присев на корточки над мешками с компостом, сложенными на пол, покрытый мышиным помётом. Бекон был твёрдый, как кожа, и такой солёный, что обожгло рот.
* * *
Черный пёс приближался.
Анна ускорилась, сердце колотилось в такт шагам. Она долго не выдержит. Надо остановиться и встретиться с ними лицом к лицу. Жаль, у неё нет ножа. Она всегда носила с собой нож, но в то утро забыла его захватить и вышла с пустым рюкзаком и бутылкой воды.
Солнце стояло в четырёх дюймах над горизонтом. Оранжевый шар уже зацепился за фиолетовую кромку. Ещё немного – и равнина его поглотит. С другой стороны выглядывал тонкий месяц.
Она развернулась.
Пёс никуда не делся. Остальных собак уже не было видно, а этот оказался упорным. На последнем километре он не нагонял. Анна бежала со всех сил, а он, казалось, даже чуть замедлился.
Может быть, пёс для нападения дожидается темноты? Но это казалось ей маловероятным, ведь собаки не наделены разумом. И в любом случае она не выдержит до темноты. Пульсирующая боль в лодыжке пронизывала икру.
Анна пробежала мимо зелёного дорожного знака – до Кастелламмаре ещё пять километров. Девочка бежала, не глядя по сторонам и сосредоточившись на пунктирной линии посреди проезжей части. Она не слышала ни ветра, ни пения птиц, ни стрёкота сверчков и цикад, а лишь собственное дыхание и топот ног по асфальту.
