Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — эрцпринц

Грозно и тягуче ударили в набат, с колоколен первыми увидели приближающиеся войска противника. На стенах зашевелился народ, появились лорды, их издали отличишь по пышным султанам на гребнях шлемов и роскошным плащам, хотя в такой летний день они без надобности на улицах города. Хродульф держится со мной рядом, чтобы создать у остальных впечатление, что он здесь первый после принца.

— Это будет, сказал он довольно, — третий отбитый приступ!

— Еще не отбили, — предостерег я.

— Отобьем, — заявил он. — Каждый думает, что Бог на его стороне, но мы-то знаем!

— Только на Бога и уповаем, — пробормотал Леофриг. — Там прет такая тьма… Нас просто сметут, как муравьиную кучу.

— Отчаяние, — сказал я, — часто выигрывало сражения. Но, что делать, война будет повторяться и повторяться… Пока вопрос, начинать ее или нет, будет решаться не теми, кто умирает на полях битв.

Они смотрели на меня с выражением недоумения на честных лицах, только епископ Геллерий кивнул довольно, словно я могу думать и говорить только о церкви, постоянно выступающей за полное запрещение войн.

Хенгест пробормотал в сомнении:

— Может быть… выехать навстречу?

— Рассмотрели их хорошо?

— Норберт сообщил, — сказал он, — идет отряд из двенадцати тысяч легкой конницы. Набраны как вспомогательные войска. Всякий сброд, чернь. По большей части разбойники, которых Мунтвиг погнушался принять в войско.

— Хорошо, — сказал я, — но только следите, чтобы не появился противник посерьезнее.

Хенгест довольно улыбнулся всем лошадиным лицом.

— Если что, крикните со стен. Слишком далеко удаляться не буду.

Трое лордов и даже епископ посмотрели вслед с неудовольствием. Хенгест за последние дни завоевал славы и уважения воинов больше, чем все остальные, что задевает остальных соперников на трон Варт Ген-ца, а епископ все еще надеется, что Господь возьмет вот и прекратит смертоубийство. Иногда даже взрослые и мудрые люди бывают удивительно наивны.

Я коротко взглянул со стены во двор, как Хенгест выстраивает дружину, повернулся к лагерю противника. Они сделали уже три попытки штурма, но все слишком слабые, словно это не сам штурм, а прощупывание слабых мест. Хотя в начале ситуация была опасная, но епископ Геллерий в сопровождении местных священников обошел все стены и везде поставил защиту против нечисти и магии, и теперь всякий ис-чезник виден издали.

В окрестных селах конники Мунтвига начали забирать у крестьян оставшийся скот. Плохой знак, явно армия Мунтвига уже близко, это для нее начинают собирать отовсюду на прокорм. Впрочем, Норберт успел туда вовремя, мунтвиговцев побил всех, только двух захватил для допроса, скот вернул крестьянам и велел уводить их в лес, а то в городе уже нет места.

Пленники показали, что они для боев не обучены, у них вон и седла простые, и кони неподкованные. Им велели только разведать впереди и доносить, а когда основная армия приблизится, изымать у населения скот и гнать навстречу.

— Ваше высочество, — сказал Хродульф почтительно, — вы останетесь в городе?

Я подумал, покачал головой.

— Знаете, дорогой друг, я имею обыкновение отлучаться незаметно даже для своих… Но в военное время это может оказать плохую услугу.

— Ваше высочество?

Я понизил голос:

— Если вдруг пронесется слух, что принц Ричард покинул город, сами понимаете…

Он горестно вздохнул.

— Да, всегда найдется трус, что завопит: «Принц сбежал!», «Нас предали!».

— Я буду вблизи города, — пообещал я. — Меня могут видеть со стен, это воодушевит народ и прочую общественность больше. Да и сам я больше люблю нападать, чем защищаться.

Прошлой ночью Норберт ходил в поиск, а утром доложил, что противник совсем близко, передовые части всего в трех милях, а в милях семи-восьми от них двигается основная масса армии

Я обошел город, как внизу по площадям, так и по стене, проверил, кто как готов, распорядился еще раз, кому где стоять насмерть, а кому можно отойти, заманивая, чем можно защищаться, кроме мечей и присутствия духа, а если где сосед начнет слабеть, чтобы тут же помогли ему удержать позицию.

Горожане выказывают отваги больше, чем местные войска, чем их изрядно стыдят, с другой стороны — у них здесь жены и дети, и каждый мужчина предпочтет погибнуть с мечом в руке на пороге дома, чем позволит войти врагу и на его глазах схватить жену на поругание.

Внизу со скрипом распахнулись створки, первым из городских врат выехал Хенгест Еафор, огромный и могучий, весь в железе, широкий в плечах, как надстройка поверх городских ворот, за ним его отборные рыцари, с которыми он сроднился в боях.

От войска мунтвиговцев начали отделяться по одному всадники, выехали на середину между войсками.

Хродульф вскрикнул изумленно:

— Неужели вызывают на поединки?

— Нахалы? — спросил я.

— Еще какие! — вскрикнул он. — Уж я сейчас покажу богохульникам…

— Нет, — сказал я резко. — Я же стою?

Он огрызнулся сердито:

— Вам по рангу можно только с самим Мунтви-гом, а для меня там почти каждый как раз вровень, даже мериться не нужно!

— Все равно, — отрезал я. — Военачальники должны военачальничать, а не!.. Я же вот?

Он засопел и отвернулся, вперив взгляд в передний ряд мунтвиговцев. Двенадцать тысяч всякого сброда, как доложил Норберт, однако командовать им поручено благородным рыцарям и наверняка умелым военачальникам.

То ли они чём-то провинились, потому посланы руководить сбродом, либо это знак особого доверия, как признание, что только они могут обуздать эти дикие и не знающие дисциплины стаи и создать из них могучее боеспособное войско.

Сейчас именно они выехали вперед и остановились на середине между своим войском и дружиной Хенгеста у самых ворот.

Из дружины Хенгеста выдвинулись первыми два рыцаря, что справа и слева от него, затем выехал вперед он сам, спокойный и нарочито медлительный, а дальше начали выезжать герои, отличившиеся в предыдущих боях.

Сердце мое стучало и просилось в схватку, но я еще раз напомнил себе, что я, как демократ и либерал, должен трястись за свою шкуру, я вообще-то и трясусь все время, пока не захватит это дурацкое «…упоение в бою и бездны мрачной на краю», после которого долго приходишь в себя и френдируешь… фрондируешь, нет, фрейдничаешь насчет того, каковы же у нас инстинкты и павловские рефлексы, как легко они подталкивают в нужную сторону мой великолепный разум, прямо блистательный и гегелевски чистый, и заставляют альфасамцовить с ревом и налитыми кровью глазами.