Кейту, потому что мне нравится его стиль
Минули месяцы. Многое случилось, и многое выскользнуло из моей памяти. Малозначимые детали я помню, тогда как важные вещи забыты начисто. Что-то знаю от третьих лиц, об остальном могу только догадываться. Да и как часто мои очевидцы лгали самим себе?
Волею обстоятельств я оказалась в стороне от активной жизни, и мне не было известно, что нарушена важная традиция и никто не вел записей о подвигах Отряда. И тогда я растерялась. Могло показаться самонадеянным с моей стороны браться за перо. Опыта у меня нет. Я не историк, тем более не писатель. И разумеется, я не обладаю наблюдательностью, чуткостью и проницательностью Костоправа.
Итак, я попытаюсь ограничиться изложением событий, насколько сама их помню. Надеюсь, история не будет сильно приукрашенной от моего личного участия в ней, да и зачем мне это.
Прошу все это учесть и предлагаю, следуя традиции предшествующих летописцев, это дополнение к Летописям Черного Отряда – Книгу Госпожи.
Госпожа. Летописец. Капитан.
Они находились слишком высоко и далеко. Но Лозан Лебедь прекрасно осознавал, что он видит.
– Им там крепко достается.
Сражение происходило у Дежагора, в самом центре круглой, окаймленной холмами долины. Лебедь и три его спутника наблюдали за ходом битвы.
Нож ворчливо согласился с ним, а Корди Махер, самый близкий друг Лебедя, промолчал. Он только пнул валявшийся под ногами камень, словно пытался расколоть его.
Армия, на стороне которой были их чаяния, несла потери.
Блондин Лебедь и брюнет Махер, были родом из Роз, города, который находился в семи тысячах миль к северу от места битвы. Третий в команде – чернокожий Нож – опасный и немногословный гигант неизвестного происхождения. Несколько лет назад Лебедь и Махер спасли его от крокодилов. С тех пор он и пристал к ним. Был еще и четвертый. Правда, он не принадлежал к команде, да они бы и не приняли его, даже если бы он предложил себя. Все звали его Копченым. Официально он занимал пост начальника пожарной охраны Таглиоса, города-государства, армия которого сейчас терпела поражение. На самом деле он был придворным магом. Карлик с кожей цвета ореха. С точки зрения Лебедя, само существование Копченого на белом свете было досадным недоразумением.
– Это ведь твоя армия гибнет там, Копченый, – прорычал Лозан Лебедь. – Проигрывают они, значит, проигрываешь и ты. Теперь Хозяева Теней с удовольствием покончат с тобой.
С поля битвы доносились вой, мольбы, проклятия.
– Сделают из тебя джем. Если ты, конечно, не сговорился с ними заранее.
– Полегче, Лебедь, – одернул его Махер. – Видишь, он колдует.
Лебедь взглянул на смуглого коротышку:
– Это-то понятно. Однако что это за заклинания?
Глаза Копченого были закрыты. Он что-то приглушенно бормотал. Иногда в его шепоте слышались шипение и треск, будто на раскаленной сковородке поджаривали бекон.
– Он вовсе не пытается помочь Черному Отряду. Кончай бубнить себе под нос, старый черт. Наши ребята попали в переплет. Ты не хочешь попытаться что-либо предпринять, чтобы исправить положение? Еще до того, как я намотаю тебя на свою коленку.
Старик открыл глаза и начал разглядывать долину. Выражение его лица нельзя было назвать приятным. К тому же Лебедь сомневался, что глазенки коротышки способны рассмотреть детали. Да и вообще от Копченого – воплощения лицемерия и фальши – можно было ждать чего угодно.
– Не будь скотиной, Лебедь. Я всего лишь человек, к тому же слишком старый и слабый. Там, внизу Хозяева Теней. Им ничего не стоит раздавить меня, как таракана.
Лебедь продолжал раздраженно ворчать. Погибали его товарищи.
Копченый резко прервал его:
– И я, и любой из нас может только привлечь к себе внимание. Ты и вправду хочешь, чтобы Хозяева Теней заметили тебя?
– Ведь это всего-навсего Черный Отряд, так? Им платят, так пусть рискуют, да? Даже если с ними полягут четыре тысячи таглианцев?
Губы Копченого скривились в гнусной ухмылке. На равнине людской поток окружил высоту, последний рубеж, где реяло знамя Черного Отряда. Затем он отхлынул обратно к холмам, сметая все на своем пути.
– Тебе ведь такой оборот дела тоже не сулит ничего хорошего? – Лебедь уже не ворчал, теперь в его голосе звучала угроза. Копченый для него был хитрым животным, хуже всякого крокодила. Хотя те и могут позволить себе полакомиться своим потомством, но по крайней мере их вероломство предсказуемо.
Копченый был задет за живое, но ответил Лебедю почти ласково:
– Они сделали то, о чем мы и не мечтали.
Равнина была сплошь покрыта мертвыми и умирающими людьми и животными. Очумевшие боевые слоны носились повсюду, забыв о хозяевах. Уцелел лишь один легион таглианцев. Он пробился к городским воротам и теперь прикрывал бегство остальных. Столбы пламени поднимались над местами расположения войск за городской стеной.
– Они проиграли сражение, но спасли Таглиос, – произнес Копченый. – Убили одного из Хозяев Теней. Вряд ли кто теперь отважится напасть на город. Теперь их противникам придется бросить оставшиеся части на Дежагор, чтобы отвоевать его.
Лебедь язвительно усмехнулся:
– Извини, что не могу пуститься в пляс. Эти ребята мне нравятся, а то, что ты собирался использовать их в качестве тарана, – не нравится.
Копченый едва сдерживал раздражение.
– Они не за Таглиос сражались, Лебедь. Они хотели использовать нас, чтобы через Страну Теней попасть в Хатавар. И это было бы хуже, чем победа.
Лебедь умел прислушаться к голосу разума, если доводы его были очевидны.
– И поскольку они не станут лизать вам задницы, даже если и готовы защищать ваши шкуры от Хозяев Теней, ты, надо полагать, считаешь, что им досталось поделом? Я тебе вот что скажу – жаль, что так получилось. Если бы они победили, было бы чертовски заманчиво посмотреть, как ты будешь суетиться, чтобы выполнить условия договора.
– Полегче, Лебедь, – сказал Махер. Но тот уже закусил удила.
– Ты считаешь меня циником, Копченый, но я могу поклясться, что вы с Радишей с самого начала лезли из кожи вон, чтобы вышибить их из игры. Разве не так? Только бы не пустить в Страну Теней. Почему бы, черт возьми, нет? Об этом я не подумал.
– Сражение еще не окончено, Лебедь, – произнес Нож. – Подожди. Придет черед рыдать и Копченому.
Все вытаращили глаза. Нож говорил редко, и если говорил, то всегда по делу. Что у него было на уме?
