- Было, Тарген. Было, - ответил ему старик.
Если бы не тихий скрежет за дверью, Лутарг вероятно взорвался бы, но шум мгновенно вернул ему утраченное было хладнокровие. Мужчина подобрался, мышцы напряглись, готовясь к броску. Рядом затаил дыхание Сарин.
- Эй, вы! - донесся до пленников приглушенный женский голос. - Я сейчас вас выпущу.
- Хозяйка, - с облегчением выдохнул старец, пододвигаясь к двери.
Снаружи доносилось какое-то копошение и переговоры, но говорили слишком тихо, чтобы Сарин мог разобрать.
- С кем-то.
- Тихо, - шикнул на своего спутника Лутарг.
В отличие от старика, он отлично слышал, о чем шла речь. Его слух был более остр. Сарин же своими комментариями лишь мешал ему.
Мать и дочь решали, чем им поддеть засов, застрявший в пазухах.
- Надо кого-то чтобы на дверь налег, так не вытащим, - услышал мужчина хозяйкино сетование.
- Может, батюшку позвать? - предложила Нала.
- Ш-ш-ш, глупая. С мужиками он. Не поняла что ли?
- Но как же? Не станет отец…
- Молчи лучше, - шикнула на дочь женщина.
Прислушиваясь к их разговору, Лутарг поднялся и, отстранив старца от двери, ухватился за перекрестье.
- Тащите, - приказал он женщинам, а сам потянул дверь на себя.
Бруски заскрипели, но не оторвались. Несмотря на вид, дверь была сделана на совесть. Крепкой оказалась.
Когда засов с глухим стуком приземлился на пол, Лутарг толкнул дверь, и она с громким визгом поддалась.
- Смазать не мешало бы, - проворчал Сарин, переживая, что на шум набежит народ, но все было тихо.
Стоило мужчинам выбраться из застенков, хозяйка постоя, тут же вручила старику сверток, на поверку оказавшийся холщевым мешком.
- Ваши вещи. Нала все собрала. И еды немного, - зашептала женщина, опасливо косясь на Лутарга.
Насколько бы велика не была ее благодарность за спасение дочери, страх оставался страхом, а бояться этого незнакомца определенно стоило, рассудила для себя хозяйская жена.
- Пока не рассветет, они к коменданту не пойдут, побоятся. Посему вам надо выйти из города, как только ворота отворят. Лучше через западные. Там поутру скот на пастбище гонят. Народу много. Вот с ними и пройдете незамеченными. И сеновальня рядом - будет, где укрыться. А теперь идите, и нам пора, пока не хватились, - под конец своей торопливой речи подстегнула она мужчин.
На протяжении всего напутствия, Лутарг старался на женщин не смотреть, а чтобы занять себя, забрал у старца сверток и принялся его разбирать.
Сперва мужчина достал свой плащ и тут же накинул его на плечи, пряча голову под капюшоном. Потом передал Сарину его одежду. Также в мешке оказались булка хлеба, сыр, жареное еще теплое мясо, бутыль с какой-то жидкостью, две рубахи, нарезанные на бинты тряпицы и баночка с мазью.
Прежде чем Лутарг успел удивиться вслух, на его невысказанный вопрос ответила Нала.
- Я положила, - смущаясь, пробормотала девушка, пристально наблюдавшая за действиями мужчины. - Пригодится вам.
Тарген с признательностью кивнул, но глаз на благодетельницу так и не поднял. Кому, как ни ему знать, какое впечатление производит на других людей его взор. Он и сам-то испугался, когда впервые посмотрел на себя, что о посторонних говорить.
Единственным, за всю его жизнь, кто даже не вздрогнул, был Сарин. Это стало главной причиной, по которой Лутарг доверился старику. В его взгляде не было страха, будто тот уже где-то видел подобное.
- Все, идите, идите, - торопила их хозяйка, указывая рукой на лестницу. - Спуститесь, и вправо до конца улицы, а там вдоль стены до ворот. Сеновальня прям у загонов. Мимо не пройдете.
- Спасибо тебе, женщина… - принялся благодарить пожилой человек.
- Идите, и не ворачивайтесь, - остановила его женщина. - Боги с вами.
- Не вернемся, не бойся, - успокоил женщину Лутарг и подтолкнул старика к выходу. - Не потревожим более.
Мужчина усмехнулся облегченному вздоху женщины, а Нала, смотревшая как уходит странный незнакомец, думала о том, что всегда будет помнить этого путника, но никогда больше не увидит.
От этой мысли девушке стало грустно, а на глазах отчего-то выступили слезы.
На пути до западных ворот Синастелы мужчины молчали. Дважды им пришлось таиться от караульных, несущих службу в районе пристенков. Один раз - от подвыпивших гвардейцев, наплевавших на обязанности ради успокоения души. И все это время Лутарг ощущал душащие других людей объятья страха, пропитавшего городской воздух своими испражнениями.
Он хорошо знал этот запах, и среди многих смог бы отличить его. Запах дрожащих коленей - как любил повторять Гурнаг.
Таковой была излюбленная присказка вернувшегося со смены надсмотрщика, жаждущего получить разрядку за счет своей покорной игрушки.
Когда мужчины укрылись за стенами сеновальни, глашатаи прокричали полночь.
- Успели до смены караула, - проворчал Сарин, выискивая место для отдыха. - Хоть тут свезло.
- Свезло? - хмыкнул Лутарг, и щеки старца покрылись пятнами смущения.
- Привык уже, - бросил он в ответ на укор.
- Так уж и привык? То так скажешь, то эдак. Забываешься.
Выбрав пологое место, Лутагр расстелил плащ поверх прелого сена, и, наплевав на насекомых и слизней, наверняка заведшихся в слежавшейся куче, вытянулся во весь рост на убогой постели.
- Выспаться надо, - сказал мужчина, положив руки под голову.
За зиму сеновал изрядно опустошили, а то, что осталось от прошлогоднего запаса, стало непригодным для кормления скота, и потому, устроившимся на ночлег путникам, можно было не опасаться нежданных гостей.
- Может, и забываюсь, - ответил старик, устраиваясь рядом, - но только с тобой. Ты для меня, как напоминание.
- Напоминание о чем?
- О долге и верности, - едва слышно отозвался Сарин. - Когда-то я служил у твоего деда. Это было давно…
***
Закрывшись в своих покоях, Таирия разогнала всех прислужниц и вновь окунулась в чувство вины, не переставая корить себя за глупость и самонадеянность.
Когда дочь ворвалась в покои отца и потребовала освободить тетушку и не мучить ее более, вейнгар сначала побледнел, под стать своим парадным одеждам, а потом взорвался. Таким, она его не видела никогда.
Таирия испугалась, ведь родитель в жизни не повышал на нее голос, а тут вдруг прикрикнул, оттолкнув и, пылая гневом, направился в покои невольной затворницы.
Как он кричал, как ругался - Ири хотелось прикрыть уши, чтобы не слышать.
Вейнгар обвинял тетку, что она настраивает против него дочь, рассказывая всякие небылицы, плетет интриги для свержения брата. Твердил, что сестра продалась врагу, и что зря пожалел ее тогда, а нужно было отправить вслед за выродком в яму.
