Я не сдвинулся с места. Несмотря на мучительные сомнения, все мускулы словно одеревенели. Стальная маска знакомо ухмыляется, коварный темный взор смягчает выражение жестокости. Даже из могилы Мордред улыбается мне.
Мой наставник верил, что я этого достоин. И это все, что имеет значение. Он никогда не ошибался.
Я чувствую, как улыбка ползет по моим губам. Стоя на коленях в этом священном зале, я улыбаюсь. Улыбаюсь, несмотря на дюжины взирающих на меня братьев-воинов у покрытых знаменами стен.
Возможно, они примут мою улыбку за уверенность?
Я никогда их не спрошу, потому что мне все равно.
Хельбрехт наконец приблизился и с мягким скрежетом обнажил самый священный клинок в Империуме.
Меч такой древний, какими только может быть реликвия. Форму и назначение ему придали в кузнях Терры после Великой Ереси. В те ночи саг и легенд его принес на битву Сигизмунд, первый чемпион Императора, любимый сын примарха Рогала Дорна.
Сам по себе клинок в рост человека выкован из обломков меча самого Дорна. В этом храме, где в почтительно поддерживаемых стазисных полях хранятся величайшие артефакты ордена, дабы защитить их от разъедающего прикосновения времени, верховный маршал держит в руках самое драгоценное сокровище арсенала Черных Храмовников.
— Ты еще пройдешь ритуалы в братстве капелланов, — сказал Хельбрехт, и в его голосе зазвучало почтение. — Но уже сейчас я признаю тебя наследником мантии твоего повелителя.
Серебряный кончик клинка опустился, указывая прямо на горло Гримальда.
— Двести лет ты сражался на моей стороне, Гримальд. Встанешь ли ты бок о бок со мной как реклюзиарх Вечного Крестового Похода?
— Да, мой сеньор.
Хельбрехт кивнул, вкладывая клинок в ножны. Гримальд вновь напрягся, повернув голову и подставив щеку.
С силой удара молота кулак Хельбрехта врезался в челюсть капеллана. Гримальд заворчал, ощутив вкус крови.
Хельбрехт заговорил вновь:
— Я возвожу тебя в сан реклюзиарха Вечного Крестового Похода. Теперь ты предводитель нашего благословенного ордена. — Верховный маршал воздел руку, демонстрируя на костяшках пальцев кровь Гримальда. — Как рыцарь внутреннего круга, сделай так, чтобы это был последний удар, который ты оставишь без ответа.
Гримальд кивнул, разжимая челюсти, успокаивая сердце и борясь с внезапно нахлынувшей жаждой убийства. Даже ожидая ритуального удара, все его инстинкты вопили о воздаянии.
— Да… будет так, мой сеньор.
— Поскольку так и должно быть, — ответил Хельбрехт. — Встань, Гримальд, реклюзиарх Вечного Крестового Похода.
Спустя несколько часов после посвящения Гримальд в одиночестве стоял в храме Дорна.
Без единого дуновения ветерка, способного привнести сюда жизнь, величественные знамена неподвижно висели на стенах. Одни за многие годы совсем выцвели, другие сохранили яркость, на некоторых остались даже потеки крови. Гримальд окинул взглядом геральдические символы походов своих братьев.
Ластрати, груды черепов и горящие жаровни, обозначавшие войну на опустошение проклятого мира еретиков…
Отступничество, аквила, прикованная цепью к земному шару, когда впервые за тысячи лет Храмовников призвали на Святую Терру, дабы пролить кровь неверного верховного лорда Вандира…
А дальше — войны, в которых участвовал и сам Гримальд, Винкул, меч, пронзивший демона, когда рыцари сошлись с порочными последователями Вечного Врага в великой битве Огня и Крови, когда Гримальда призвали из братства меча и он начал долгий изнурительный путь в братстве капелланов.
Дюжины знамен висели в неподвижном воздухе, спускаясь с украшенного витиеватой резьбой потолка и повествуя о славных выигранных битвах и жизнях, потерянных на каждом участке Вечного Крестового Похода.
Единственным звуком, кроме дыхания самого Гримальда, было потрескивание силовых полей, окружавших реликвии Храмовников. Гримальд прошел мимо одного из них, расплывчатого поля дымчато-голубого цвета, где покоился молочно-белый болтер, две тысячи лет назад принадлежавший кастеляну Дюрону. Выгравированные на его поверхности надписи сообщали о числе убитых врагов и были выполнены на готике. Они покрывали оружие подобно орнаменту.
Гримальд помедлил у постамента, какое-то время созерцая болтер. Пальцы так и тянулись ввести код на панели, встроенной в колонну щита. Такие секреты были обычны у братства капелланов, охранявшего это священное место. Гримальд регулярно посвящал духам реликвий ритуальные благословения.
Эти ритуалы даровали значительную силу оружию знаменитых воинов, даже если это были простые молитвы искупления и очищения после варп-прыжка.
Только один из постаментов — а в храме Дорна их было больше сотни — хранил то, зачем пришел сюда Гримальд. Он остановился перед невысокой колонной, уставившись на надпись на серебряном диске, прикрепленном под пульсирующим силовым полем.
Мордред
реклюзиарх
Мы судим об успехе нашей жизни по количеству уничтоженного нами зла.
Ниже располагалась клавиатура, каждый готический символ на ней был покрыт золотом. Гримальд ввел код из девятнадцати знаков, и силовое поле исчезло, как только заработал древний механизм, спрятанный внутри каменной колонны.
На плоской поверхности покоилось дезактивированное и безмолвное оружие, освобожденное от голубого покрова, защищавшего его прежде.
Ничуть не церемонясь, Гримальд взял булаву и поднял ее. Ударная часть была из священного золота и благословленного адамантия, выкованная в форме орлиных крыльев, украшенных стилизованным крестом Храмовников. Внушительная рукоять, превосходившая по длине руку рыцаря, была выполнена из темного металла.
Изукрашенное навершие оружия, отражая тусклое сияние, исходившее от световых сфер, вспыхнуло серебром, когда рыцарь повернул булаву в руках.
Какое-то время воин-священник неподвижно стоял на месте.
— Брат, — неожиданно раздался позади знакомый голос.
Гримальд обернулся, инстинктивно занеся оружие для удара. Несмотря на то что раньше он никогда не держал в руках эту реликвию, покрытые шрамами пальцы нашли руну активации на рукояти прежде, чем сердце успело сделать единственный удар. Навершие оружия с орлиными крыльями угрожающе вспыхнуло, электрические разряды зазмеились по золоту и серебру.
Пришедший улыбнулся, обнаружив себя в столь ярком освещении. В светлых глазах более молодого рыцаря с лицом, усеянным шрамами и отметинами десятилетий битв, Гримальд увидел неприкрытое изумление.
