Я никогда не переставал бегать, несмотря на свой возраст. Напрягая все силы, гонюсь за нею, но отстаю, задыхаюсь, и тревога сжимает мое колотящееся сердце.
Она не может долго бежать без дыхания, как я когда-то. И по мокрой траве бежать труднее, чем по песку.
И я вижу, как Эра падает сломленной тростинкой.
Задыхаясь, изнемогая от усталости, со слезами, смешанными со струями дождя на лице, я добегаю до нее.
Она лежит в изумрудной влажной траве. Наше маленькое, но яркое солнце снова выглянуло из-за туч и заставило сверкать капельки влаги на ее полуседых волосах. По ее осунувшемуся, застывшему лицу текут не дождевые струи, а слезы!..
С трудом став на колени, одеваю на нее маску и приступаю к искусственному дыханию.
Зачем она так сделала? Зачем?
Кто поймет земную женщину или марсианку до конца?
Космонавты в скафандрах подбегают к нам, и мы втроем несем ее к кораблю.
И, несмотря на половинный земной вес, она кажется тяжелой.
Только в корабле Эра приходит в себя, оглядывается, плачет и говорит:
— Инко, родной мой Инко! Как хорошо!
Эти слова становятся сигналом к старту.
Состояние невесомости приносит ей облегчение. Но ничто не может омолодить ее усталое, увядшее за время пребывания на Марсе лицо.
Я надеюсь только на Землю, на нашу вторую родину.
Земля встретила нас дождем. Но что это был за дождь по сравнению с недавним марсианским дождиком!
К люку космического корабля подвели телескопический стеклянный коридор, чтобы мы могли посуху пройти в здание космического вокзала.
Мы идем с встретившим нас Далем. Я слушаю его печальное повествование о смерти старшего брата Галактиона и смотрю сквозь стекло на бушующую стихию.
Академик Галактион Александрович Петров, если не в расцвете сил, то в ярком свете славы, накануне нашего прилета тихо скончался на восемьдесят седьмом году жизни.
Ветер налетает порывами и стучит водными струями в стекла так, что кажется, сейчас их вышибет. Потоки воды бьют толчками, стекая полупрозрачной пеленой.
Только в противоположное окно можно рассмотреть, что делается на космодроме.
Не только деревья, но и травы гнутся под дождем-косохлестом. На бетонных дорожках вода пузырится, словно кипит на раскаленной сковородке. Люди в блестящих плащах с капюшонами, сгибаясь, идут против ветра или, повернувшись к нему спиной, пятятся к цели.
Дубки, которые я приметил еще до отлета, цепко держащие листву и поздней осенью, сейчас под злым натиском дождя тянут по ветру мокрые, темные, скрюченные и голые ветви.
Умер Галактион, снискавший славу «спасителя марсиан». Он руководил группой ученых, нашедших в космосе «Хранилище Жизни». Но пробудил меня к жизни его брат Даль.
Не таков был человек Галактион, чтобы ради марсиан посвятить свою жизнь преображению Марса.
Это скромно и самоотверженно делал Даль. И задолго до ознакомления с письмом-завещанием, которое оставил перед смертью брат Галактион, я подозревал, что не он подлинный автор замысла преображения Марса.
Так оно и оказалось. Академик Петров пожелал, чтобы после его смерти должное воздали и его младшему брату, предложившему создать искусственную атмосферу Марса. Галактион Александрович, уйдя из жизни, хотел показать свое истинное благородство, разделив славу с братом.
Но не таков был Даль Петров, чтобы этим воспользоваться. Он никому, кроме меня (да и то много времени спустя), не показал письма-завещания. Но я подозревал истину, когда вместе с Эрой стоял среди толпы учеников и соратников покойного в мрачноватом зале крематория, напоминавшего нам тесный храм древних инков, хотя он стоял не на вершине уступчатой пирамиды, а среди могил, окруженных старинной крепостной стеной.
По последней воле академика его прах не предадут земле, а должны развеять по ветру в поле.
Перед небольшой оградой, отделявшей гроб, стоят близкие и почитатели умершего. Один за другим подходят к его изголовью почтенные люди и говорят о заслугах ушедшего академика перед наукой.
Сделать это предстоит и мне, представителю иной планеты. Не скрою, мне тяжело выразить признательность марсиан только одному академику Галактиону Петрову. И, стоя у его изголовья, я передаю сердечную благодарность Марса всем людям.
Несмотря на столь печальные обстоятельства нашего возвращения на Землю, Эра вначале как будто ожила.
Повышенная тяжесть не угнетает ее, поскольку все время полета от Марса до Земли мы с нею провели в нагрузочных костюмах из эластичной материи. Ее натяжение постоянно заменяло земное притяжение, мускулы всегда находились в работе, поэтому мы прибыли на Землю вполне подготовленными к земной тяжести.
Однако скоро состояние Эры стало внушать мне еще большую тревогу, чем на Марсе. Мои опасения разделяет и профессор Неон Петров и в особенности его сын Иван.
Они настаивают на переселении нас с Эрой в космический институт анабиоза, подозревая, что на Эре сказываются последствия неудачных попыток ее пробуждения.
Изменения в Эре происходили не только внешние, но и внутренние. Ею овладело равнодушие ко всему, кроме собственного состояния. Я все чаще заставал ее молча смотрящейся в зеркало.
Даль снова уехал в Антарктиду заканчивать переправку на Марс остатков ледяного покрова. Неон и Иван постоянно приходят к нам.
Зима никак не устанавливается. На улице слякоть. Снег если и выпадает, то тотчас тает. Уныние овладевает мной. Очень вовремя приехали супруги Песцовы: академик Леонид Сергеевич и Эльга Сергеевна. Он, бодрый, огромный, шумный, все шутил, подбадривая меня. Мы даже сыграли с ним в шахматы, в эту мудрую игру землян, которую я успел передать в глубинном Городе Долга марсианам.
— «Бухли стволы, наливались соком», — приятным, сохранившимся в его годы басом напевал он и, смеясь, добавлял: — Слова и музыка «машинные». — Потом продолжал: — «В воздухе пахло промокшей корою». Вам шах, божественный Кон-Тики! Чуете, что промокло? Не кора, а ваша позиция! Электронная машина сдалась бы на вашем месте. Не хотите? Ну тогда… тогда… Гм… Что это он тут надумал? «В воздухе пахло промокшей корой…» Бррр! «Где-то весна брела стороною». А ведь есть ответ, бог Кетсалькоатль! Так неужели древние инки не знали шахмат? Какое упущение! Потому их и разорили разбойники-испанцы. Должно быть, у них уже была испанская партия. Предлагаю ничью. Я же не конкистадор. Не хотите? Ну, значит, вы все-таки бог Кетсалькоатль! Такое выдумать на доске!.. Сдаюсь. Браво, Инко! Объявляю тебя чемпионом Марса.
