— Да, — говорю я им. — Сейчас.
Я погружаю в себя меч и ощущаю, как он легко проходит между двумя сердцами. Теплая, обволакивающая боль прогоняет все мысли. Я слышу, как Г'аферн смеется, расширяясь внутри меня и рассекая оба органа одновременно. Кровь моя, черная, как пустота, проливается на каменные плиты. Я лечу вниз. Рев битвы овациями поднимается мне навстречу.
Я падаю. Я падаю во тьму.
Чернота забытья совсем не похожа на непроницаемую пелену, которую я себе представлял. Это лес теней, что отступает передо мной, становится тем реже и светлее, чем глубже я направляю в него сознание. Я прохожу вперед и останавливаюсь. Странно, но я осознаю, что двигаюсь, не чувствуя при этом собственных шагов. Делаю еще один шаг. По-прежнему ничего. Возможно, это нормально. Возможно, мне только предстоит освоить новое тело, дарованное господином. Еще два шага, один за другим. Я двигаюсь медленнее, чем привык. Мне кажется, что я стал тяжелее, неповоротливее. Внутри вспыхивает искра раздражения, но я заставляю мысли направиться в другое русло, не желая, чтобы недовольство омрачило величественный момент моего перерождения. Замерев на мгновение, я представляю убийства, которые меня ждут, души, которые я отниму, истерзанную плоть, которая украсит мое новое тело. Погрузившись в восторженные мечты и страстные ожидания, я оказываюсь застигнут врасплох, когда передо мной вырисовывается чей-то силуэт.
— Вы очнулись, «повелитель».
Я хочу ответить, но удивление лишает речи. Тай'лон, мой кузнец плоти, стоит передо мной, и заклепки его брони все еще покрыты красной землей.
— Ваши ранения были тяжелы, и, должен признать, одного моего мастерства оказалось бы недостаточно, чтобы вас спасти.
Что странное звучит в его голосе, что-то…
Потом я замечаю остальных: апотекария Нарсуна и колдуна Ильмиира. Их лица искажены весельем, сулящим мне проклятье. А в отражении полированной стальной стены за их спинами я вижу себя.
— Вы! — реву я, но голос, что звучит в этот момент, принадлежит не мне. Это какофония из механического шума, наипримитивнейшее подобие речи. Я в ярости бросаюсь вперед, охваченный стремлением убить их. Силовое поле вспыхивает алым и рассыпает искры, когда я врезаюсь в него. Содрогаясь от потрясения, я бью по нему — один раз, второй. По барьеру расходятся волны, но он держится и словно насмехается надо мной, такой прекрасный в простоте своих энергий.
— Что вы наделали? Вы смеете лишать меня заслуженной смерти?
— Ты всегда искал удовольствие только в самых банальных вещах. Не страдай по тому, что мы у тебя отняли. Ибо мы даем тебе куда больше, — губы Тай'лона изгибаются в жестокой улыбке. — Скоро ты испытаешь совершенно новое ощущение. Ощущение, до сих пор не знакомое ни одному из нас… — он поворачивается и указывает на верстак позади себя. — Ужас.
— Г'аферн, — невольно срывается имя оружия с того, что осталось от моих губ.
Он лежит на верстаке, расколотый на части, и руны на клинке больше не светятся. Ильмиир прослеживает за моим взглядом.
— Да, — в золотых глазах колдуна вспыхивает злоба. — Мы ни за что не отняли бы у тебя твое сокровище.
А затем появляется звук — скрежет металла, резкий шепот, терзающий сознание.
— Нет! — кричу я. — Нет!
Трое моих командующих поворачиваются ко мне спиной и выходят из помещения, выключая люминаторы и оставляя меня во тьме наедине с демоном. Я чувствую, как он улыбается.
Разум терзает и жжет все сильнее. Меня охватывает паника, мысли мечутся в голове, сознание начинает распадаться. Я вздрагиваю от отвращения, когда демон смеется и проползает сквозь трещины в моей душе. Он показывает мне, каков будет мой финал.
Дело всей моей жизни пропадет. Я умру несовершеннейшей из смертей. Превратившись в полоумное ничтожество, попав в плен сломленного разума, я не почувствую медленную агонию, когда источник питания начнет угасать. И даже безумную муку сжигаемой дочерна плоти, что ждала бы меня после того, как разрушится эта адамантиевая тюрьма, мне не познать.
Но, каким бы странным это ни казалось, последняя моя здравая мысль радостна. Ведь за мгновение до того, как потерять разум, я хотя бы ощутил всепоглощающую боль ужаса.
— Те, кто говорит, что в галактике не осталось красоты, — сказал Мемногон, — пусть посмотрят на это.
Протянувшееся за обрывом пространство ошеломляло своим безумием. Поверхность представляла собой покрытое лабиринтом кривых трещин чёрное стекло. В эти трещины изливались едкие водопады отходов, питающие токсичные подземные океаны. От пробившихся сквозь поверхность огромных машин вздымался пар. Островки черного стекла поднимались поршнями и шестеренками в такт биению сердца-машины, что оживляло этот мир. Небо бурлило цветом ржавчины.
У подножия гигантских машин, среди вращающихся маховиков и спиралей медных пружин толпились слабоумные маньяки. Их привели сюда видения и кошмары, и они бросались в работающие механизмы, смазывая их своей кровью в безумном поклонении господину, что послал им зов. Их перемолотые тела окрасили струйки машинного пара в розовый цвет.
Мемногон из Повелителей Ночи повернулся к своему отряду, что следовал за ним по склону стеклянных гор. Он вёл их сквозь варп-шторм, через миры такие же безумные, как этот, если не более. Он всегда был в поисках великих побед, чтобы доказать ценность своей банды в глазах сил варпа.
— Братья, — сказал он, — это Латунная Колыбель. Здесь царствует князь Ктул, и здесь он будет уничтожен.
— Что ж, давайте тогда в должной мере насладимся видом, — сказал Хэлкаст, чей юмор был мрачным даже накануне победы. — Ведь убить нужно повелителя демонов.
Хэлкаст был старейшим из дюжины Повелителей Ночи в банде Мемногона. Его тёмно-синий доспех почти полностью был покрыт ракушечными наростами — разраставшимися в варпе миниатюрными созданиями, что питались его злобой и ненавистью.
— Я видел это во сне, — сухим, дребезжащим голосом сказал Фалкром. Его броня была покрыта обрывками пергамента, которые постоянно тлели от силы молитвы, что была написана на нём. — Ктул погибнет, как континент, тонущий в океане. В огне и крови. Я видел это.
— Я привёл вас сюда, потому что искал великий трофей, — сказал Мемногон. — Я пролил собственную кровь чтобы оракулы просветили меня, и они рассказали о повелителе демонов в теле из меди и стали. Братья мои, мы всегда стремились принять самые достойные вызовы, что может бросить нам варп. Мы победим, как и прежде!
— Однажды, — сказал Дратикс, — мы склонились перед Золотым Троном. Мы подчинялись ему. Мы отрицали своё естество. — Дратикс был гладиатором, исследователем кровавой резни. Он был вооружен парой древних молниевых когтей, носить которые мог только тот, кто изучал их столетиями.
