— Да, это я, Даниэль, — ответила девушка, останавливаясь и переглядываясь с улыбающимися молодыми воинами. — Ты ожидал увидеть в моем доме кого-то другого? Или тебе не понравилась моя шутка?
— Шутка? — спросил эрл, и кровь почему-то отхлынула от его красивого, слишком молодого лица. — Я бежал сюда… Катарина!..
— Даниэль, вы не понимаете, — вмешалась русоволосая дочь генерала Бринака, в глазах которой таилась боль. — Это была шутка, не нужно так волноваться! — Он глянул на нее, и улыбка первой подруги инфанты стала кривиться все больше и больше.
— В самом деле! — поддержала мадам Венри, очень весело улыбаясь тонкими подкрашенными губами. — Неужели вы могли поверить?
— Поверить? — медленно спросил Даниэль, переводя взгляд на Катарину, неотрывно смотревшую на него взглядом внимательной хищной птицы.
— Да, мой эрл, — кивнула она без улыбки, с одной лишь тенью презрения на лице, — неужели ты мог подумать, что в МОЕМ доме на МЕНЯ кто-то может покушаться? В день, когда со мной шестеро из драконьей стаи? Да еще мой верный и преданный Найжен? — Тут она улыбнулась. — Неужели ты поверил Дали, этому старому сумасшедшему шуту? — Она сверху вниз смотрела на Даниэля, бледного как смерть. И взгляд ее смеялся ослепляюще.
— Что же эта шутка означает? — спросил юноша в полном молчании несколько секунд спустя.
— Я говорила вам, Даниэль, — с упреком ответила Катарина, — я говорила вам, что любовь не вечна. Я откровенно рассказала вам о прежних своих возлюбленных, каждый из которых быстро надоедал мне. И предупредила, что скорее всего вас постигнет столь же печальная участь, но вы не слушали меня, Даниэль. Вы клялись в пылкой страсти, открывая мне сердце, твердили о том, какое счастье просто видеть меня каждый день, — и я склонилась вам навстречу, отдалась вам душой и телом. — Улыбка ее стала чистой и светлой, подобной прекрасному цветку, а затем медленно поблекла в полной благодарных слушателей тишине.
— Ты говорила мне, что любишь, Кэт, — негромко сказал эрл, мир которого неотвратимо рушился, — ты говорила мне, что любишь.
— Да, я любила тебя, стремительный и пылкий. — Новая улыбка расцвела на ее совершенном, безупречном и столь чарующем лице, улыбка горькая и невыразимо печальная, как нежно-розовый восход или закат. — Я любила тебя всей душой, но… всему приходит конец. Нет и бесконечной любви, ты слышишь?.. Как я и предсказывала, тебя постигла печальная участь твоих предшественников, — с видом довольного ребенка кивнула она. — Судя по тому, как быстро ты откликнулся на брошенный безумным Дали зов о помощи, ты все еще любишь меня… — Она пристально взглянула в его лицо, и глаза ее внезапно наполнились расплавленной сталью. — Надеюсь, эта милая шутка станет точкой в наших затянувшихся отношениях. Возможно, она поможет тебе избавиться от изветшавшего чувства. Прощай.
Даниэль опустил глаза. Он стоял неподвижно и тихо, не двигаясь и ничего не предпринимая. Раб покрылся потом, ожидая, когда первым знаком дрогнет неподвижная прямая спина. Шестеро цепко всматривались в застывшую фигуру молодого эрла, готовые ко всему. Они слишком хорошо помнили, как именно в такие моменты сломались пятеро из двенадцати его предшественников, и знали, чем это грозит. Также они считали, что знают, каков в бою стоявший перед ними молодой человек, и не собирались его недооценивать.
Наконец Даниэль поднял голову.
— Катарина… — только и сказал он, а глаза его пылали, и темнокожий раб увидел, как мелко дрожат длинные холеные пальцы.
— Что?.. — тихо и насмешливо спросила она, и лицо ее стало словно хищная маска.
— Катарина, — медленно повторил он, с трудом разлепляя сухие губы, — я не смогу без тебя жить… Тебе все равно?
Глаза его были черны как ночь, и часто-часто вздрагивала жилка на высокой шее, укрытая тенью черных, небрежно расчесанных волос.
— Да, — буднично ответила она, — знаешь ли, завтра у меня праздник, и я хотела бы встретить его с новым кавалером. А то по дворцу уже пошли вполне понятные слухи о нашей бесконечной близости. Ты понимаешь меня, Даниэль?..
— Позволю себе заметить, что вы слишком милостивы с этим уродом, принцесса, — раздельно произнес один из шести, выступая вперед. — Если он сейчас же не уйдет, я — разумеется, с целью сохранить ваше драгоценное время — отрежу ему мочку левого уха. Или что-нибудь еще, как вы захотите. А мои друзья помогут мне. Вы не представляете себе, как он будет орать.
Даниэль низко поклонился, затем повернулся и пошел к выходу. Рука его прижалась к груди, а вторая беспомощно свисала, будто перебитая в уличной драке.
— Мой эрл! — внезапно воскликнула Катарина с неподдельной болью в голосе, с режущей сердце тоской. — Мой эрл!..
Юноша дернулся, рывком поворачиваясь назад, руки его дрогнули, словно он хотел прикрыть ими лицо; раб внезапно вспомнил, как давным-давно умирал на окровавленном горячем песке темнокожий отец, защищавший его, пронзенный тремя копьями имперских всадников. И дрогнул, снова увидев его лицо.
Даниэль смотрел на принцессу, черные глаза пылали на белом лице, которое отражало невыносимую боль и молило: «ЛЮБЛЮ».
— Вот видите, как вы неосторожны, — сочувственно и нравоучительно покачала головой Катарина. — Вы не избавились еще от отягощающей вас собачьей преданности. Я советую вам сделать это побыстрее. А не то вы, чего доброго, в страдании возненавидите его причину. То есть меня… — Она помолчала и затем добавила: — Успокойтесь. Почитайте… Философы советуют всегда быть спокойными… Вы поняли меня, Даниэль?
Он смотрел в ее глаза, и в лице его появилось новое, пугающее выражение. Шестеро мгновенно опустили руки на рукояти длинных мечей; дочь генерала Бринака что-то едва слышно зашептала, зажмурив глаза, в уголках которых все ярче и ярче блестели слезы.
Катарина не опускала взгляда. Кажется, она чего-то ждала.
Даниэль повернулся и снова пошел вперед. На этот раз никто не посмел его остановить. И только у самого выхода он вспомнил об этикете, остановился сам и спрятал в ножны кинжал. Затем вышел через арку.
— Вы можете отдыхать, господа, — бросила принцесса, поворачиваясь к телохранителям, когда эхо его шагов стихло и мрамор опять помертвел, — не думаю, что сегодня для вас найдется работа.
— Мы будем готовы вечером и ночью, — пожал плечами дородный детина, которому происходящее доставляло истинное удовольствие, — и если он вернется, встретим его так же, как тех троих.
— Мы будем готовы каждую минуту, прекраснейшая, — бросив на него насмешливый взгляд, возразил тот самый, все желавший чего-нибудь отрезать. — И позаботимся о том, чтобы он позабавил вас не меньше капитана Гавейры.
