Это было похоже на вызов. Во всяком случае, Сарин воспринял бы именно так, относись это обращение к нему, но оно адресовалось другим, находящимся где-то наверху, в замке. А что те подумают, старик предпочел бы не узнать никогда, хотя и сомневался, что им настолько повезет. Волчонок лез на рожон.
Сейчас упруго шагая по каменной лестнице, Лутарг как никогда напоминал хищника, чье имя носил долгое время, вот только глаза его вспыхивали не зеленоватым светом, а голубым.
"И свечение это стало ярче", - отметил для себя старец.
И вообще в последние дни молодой человек преобразился. В его движениях появилась несвойственная ранее тягучесть, чрезмерная плавность, будто он сознательно растягивал действие. Сперва Сарин списывал это новшество на выздоровление - мол, рана сковывала, а потом понял, что и в Эргастении Тарген был резок и быстр, как бушующий поток, теперь же мужчина напоминал старику неспешно продвигающуюся к цели лозу, что методично обвивает ствол.
Подъем был долгим и трудным. Сарин совсем потерялся во времени и пространстве, не представляя, как долго они карабкаются в гору и на какой высоте находятся. Утро сейчас или день он определить не мог, но склонялся ко второму варианту. Лутарг уже давно запалил последний факел, но наверху еще не показалось даже намека на солнечный свет, и старец чувствовал себя погребенным заживо.
Вопреки опасениям Лутарга, что проход может оказаться непреодолимым, мужчины не встретили на своем пути ни одного крупного обвала, только несколько единичных осколков оторвавшихся от скалы и сиротливо лежащих на ступенях. В остальном потайной лаз был таким же, каким его соорудили и оставили для потомков творцы.
В том, что это тайный ход, старец не сомневался. В каждом тэланском городе был такой, ведущий из дворца вейнгара за пределы городских стен. Кому, как ни Сарину знать об этом, не раз поджидавшему Кэмарна у неприметного выхода, держа под уздцы Синарка, любимого скакуна своего друга и господина. А так как, прибывшие из-за моря тэланцы предпочитали занимать и восстанавливать уже имеющиеся на новой земле города, то и в Шисгарской цитадели обязательно должен был быть скрытый лаз, ведущий в центральные покои замка, и сейчас они пробирались по нему.
- Приготовься, сейчас погаснет, - предупредил своего спутника Лутарг, когда обмотка на деревянном остове почти выгорела. - Дальше в темноте.
Сарин испустил усталый вздох, подумав: "В темноте я вообще наверх не залезу", - но вслух этого не сказал, не хотел расстраивать молодого человека. Да и знал Лутарга, за тем не станет, может и на руки подхватить, чего старик допускать не собирался. Он все еще переживал о недавнем ранении своего товарища, хоть тот и настаивал на своем полном выздоровлении.
Но им все-таки повезло, факел, выпустив сноп искр, погас в тот момент, когда бесчисленная вереница ступеней закончилась, упершись в деревянную дверь.
Сарин чуть было не застонал от радости, увидев ее. Ноги уже не шли, а дыхание со свистом вырывалось из легких. Насколько бы годы путешествий не закалили его тело, многочасовой подъем по лестнице давал о себе знать.
Передав бесполезную уже деревяшку своему спутнику, Лутарг налег на дверь. Со второго раза она с громким скрежетом поддалась, и мужчины оказалась в ярко освещенных покоях. Как и предполагал Сарин, потайной ход вывел их в центральную башню Шисгарского замка.
Это была большая овальная комната, когда-то выдержанная в нежно-розовых тонах и, вероятно, принадлежащая хозяйке замка. Во всяком случае, запыленный балдахин над кроватью и выгоревший рисунок драпировки на стенах говорили об этом. Большой сундук для одежды, стоящий возле стены и покрытый узорчатой материей, также намекал на участие в оформлении покоев женской руки, а туалетный столик с искривленными ножками и треснутым зеркалом и вовсе кричал о своей принадлежности прекрасной даме.
Дверь, через которую мужчины попали в комнату, была завешана гобеленом с изображением девушки и молодого человека, который нежно обнимал ее. Светловолосая головка доверчиво покоилась на мужском плече, а легкая улыбка на губах и сияющие глаза говорили о глубине чувств и переполняющем ее счастье. Во взгляде мужчины наоборот отражались печаль и тоска, с которыми он смотрел на свою возлюбленную, а руки, обхватившие тонкую талию, были напряжены, будто боялись упустить свое счастье. Судя по всему она находились в этой комнате, стояли на фоне одного их узких длинных оконцев, через которое за влюбленными подглядывал полный лунный диск.
Пока остолбеневший Сарин рассматривал искусно выполненную вышивку, Лутарг методично обходил покои по периметру, рассматривая каждую деталь. Здесь было чисто прибрано, вещи аккуратно разложены по местам, кровать идеально заправлена, но комната все же казалась нежилой, будто кто-то приходил следить за порядком, но никогда не задерживался надолго. Подойдя к туалетному столику, мужчина повертел в руках гребень, украшенный драгоценными камнями, заглянул в несколько выдвижных ящичков, а затем увидел в зеркале отражение своего спутника. Сарин был мертвенно бледен, а губы его предательски подрагивали. Лутарг сделал глубокий вдох.
- Что с тобой? - остановившись рядом с пожилым человеком, осведомился Лутарг.
Сарин кинул беглый взгляд на своего спутника и вновь вернулся к полотну. Его рот открывался и закрывался, словно старец хотел что-то сказать, но не находил слов, и заинтригованный Лутарг перевел взгляд на гобелен.
Спрятавшись от всех в теплице, Лураса бессмысленно смотрела на единственный пока распустившийся бутон белой розы, даже не замечая его изящной, хрупкой красоты. Она не боялась, что здесь ее потревожат. Еще было слишком рано для того, чтобы дворцовый садовник направил своих помощников в оранжерею, да и просто рано - замок вейнгара спал, ведь на предрассветном небе пока не успели погаснуть зажегшиеся на ночь звезды.
Ей же в эту ночь поспать не удалось, несмотря на все старания. Сон изгнали тревожные мысли, рожденные разговором с отцом и намертво вцепившиеся в девичье сердце.
Со дня собрания в покоях вейнгара Лураса беспрестанно прокручивала в памяти слова отца, воскрешала его расстроенный вид и молящий о прощении взгляд. Отчего-то она ощущала вину перед родителем, словно сама огорчила его чем-то, что теперь не дает ему обрести душевный покой.
Раса прекрасно понимала, что подобные мысли глупы и противоестественны, но ничего не могла с собой поделать, какая-то тяжесть непрерывно давила на девушку, заставляя постоянно слышать отцовское - "Прости".
Лураса много думала о предложении, сделанном карателями вейнгару Тэлы. Размышляла над тем, сколько горя приносит тэланцам ежегодный побор, сколько слез из-за него пролито, потеряно любимых и разбито сердец.
