Люций не мог разобраться в собственных чувствах. Он избежал дуэли с Фулгримом, дуэли, которую, как он ощущал всем существом, должен был проиграть. Но какое-то смутное чувство подсказывало ему, что еще представится шанс скрестить клинок с чужеродным оружием примарха и при этом остаться в живых, чтобы рассказывать о поединке.
Люций обвел взглядом товарищей. Но никто не ответил ему тем же, не в силах отвести глаз от упавшего Фулгрима. Калим истекал кровью, сочившейся из многочисленных трещин в броне, а нагрудник Калима был так сильно вдавлен ударом, что его костяной щит наверняка раскололся вдребезги. Абранкс, опустившись на колени рядом с Гелитоном, держал в руках обломки его челюсти. Разверстый рот Вайросеана в торжествующей гримасе раскрылся еще шире, а Юлий Каэсорон посматривал на свой кулак, словно не в силах поверить, что в гневе поднял руку на Фулгрима.
Никто не произнес ни слова. Никто не знал, что сказать.
Они с оружием в руках выступили против своего примарха и наслаждались этим.
Молчание нарушил апотекарий Фабий.
— Глупцы! — послышался безжизненный шипящий голос апотекария. — Вы будете стоять тут, словно вытащенные из воды рыбы, и смотреть, пока он не очнется!
Фабий развернулся и направился к арочному входу в свой некрополь, посвященный тайнам хирургии. Шагнув в сумрак перед самым спуском, он снова обернулся к капитанам легиона.
— Несите его вниз, — скомандовал Фабий. — Нам еще многое предстоит сделать.
— Что именно ты собираешься сделать, апотекарий? — спросил Каэсорон.
— Я намерен изгнать существо, укравшее тело примарха.
— Как? — полюбопытствовал Люций.
— Любыми доступными методами, — с отвратительной ухмылкой ответил Фабий.
Это было самое ужасное зрелище, какое он когда-либо видел.
Это было самое грандиозное зрелище, какое он когда-либо видел.
Фулгрим, Фениксиец, повелитель Детей Императора, командир Третьего легиона, связанный, обездвиженный химическими препаратами, обнаженный, лежал на холодной стальной раме хирургического стола, словно подготовленный для анатомирования труп. Его руки и ноги были разведены в стороны, будто у витрувианского человека с рисунка древнего мастера.
Взгляд Люция скользил по бледному телу Фулгрима, по крепкой алебастровой плоти, испещренной паутиной хирургических шрамов и швов; по затвердевшим рубцам, свидетельствующим о непостижимых процедурах и неописуемых экспериментах.
Восхитительное ощущение этой измены, удивительное впечатление ужаснейшего из всех предательств, следовало сохранить, словно бесценное сокровище. Но, несмотря на то, что в душе он считал их поступок предательством, разве изгнание существа, завладевшего личностью их повелителя, не было ярчайшим проявлением их преданности?
Фабий сновал вокруг лежащего примарха и втыкал в его руки и грудь иглы толщиной с мизинец Люция. Гудящие аппараты подавали сильнейшее снотворное и релаксанты, способные обездвижить самого крупного из орков. Блестящие серебристые провода от работающего генератора тянулись к вискам и паху, ко всем точкам, где боль ощущается сильнее всего.
Как и подобало при подобном акте насилия, свет был приглушен, и единственными звуками в зале были бормотанье, доносившееся из-под капюшонов нуль-тварей, жавшихся в сумрачных углах, и свистящее дыхание приборов, установленных Фабием над его…
Люций хотел бы сказать пациентом, но в голове вспыхнуло другое слово: жертвой.
У ног Фулгрима неподвижно замер Юлий Каэсорон, а Марий Вайросеан безостановочно ходил по залу, словно загнанный в клетку хищник. Вайросеан всегда был лакеем и безропотно послушным рабом примарха. Его разум, разрывающийся между вероятностью подчинения какому-то иному существу и возможным предательством, вероятно, изнемогал под тяжестью противоречий и сомнений.
Люций почти завидовал ему.
Стонущих Гелитона и Руэна трэллы Фабия отнесли глубже в лабиринт, где для их излечения были подготовлены резервуары с ксеногенным раствором. Даймону помочь было уже нельзя, его череп был размозжен кулаком примарха, но остальные участники заговора остались в живых. Мозг Люция прошила неожиданная мысль, и он повернулся к Каэсорону.
— Ты был уверен, что мы это сделаем? — спросил он.
— Что сделаем?
— Вот это, — указал Люций на распростертого примарха. — Что мы схватим Фулгрима. Я не надеялся на это.
— Ты ничего и не сделал, — заметил Каэсорон.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Взгляни на себя! — прошипел Каэсорон. — На тебе нет ни царапины, мечник. Ты втравил Братство в это дело, а затем отошел в сторону, предоставив нам драться.
Гнев Каэсорона вызвал у Люция довольную усмешку.
— То, что произошло наверху, было настоящей свалкой. Я проявляю в сражении безукоризненную ловкость, полную сосредоточенность и превосходное мастерство. Ни одно из этих качеств наверху не потребовалось.
— Нет, скорее, ты понял, что не в силах его одолеть.
— И это тоже, — согласился Люций. — Но я не стыжусь в этом признаться.
— Правильно.
Внезапный гнев Каэсорона рассеялся так же быстро, как и вспыхнул.
Марий Вайросеан обошел стол, направляясь к ним, но выражение его исковерканного лица по-прежнему оставалось тайной.
— Даймон мертв, — сказал Вайросеан. — И Гелитон умер по пути вниз.
— Могу предположить, что легион не слишком пострадает от этой утраты, — заметил Люций.
— Рука Руэна не подлежит восстановлению, — продолжал Вайросеан, словно не слыша его слов. — Крисандр и Калим выживут, но не смогут принять участия… в этом.
— Это небольшая цена за пленение примарха, — заявил Каэсорон, глядя на подошедшего Фабия.
Волосы Фабия были зачесаны назад и стянуты в пучок, что только подчеркивало изможденность его костлявого лица. Глядя в его черные глаза, Люций не мог вспомнить, всегда ли они были такими, или изменили цвет в подражание примарху. Длинный, до самого пола, халат апотекария был сшит из высушенной человеческой кожи, снятой с убитых на Исстваане V. Местами на нем можно было рассмотреть лица с широко раскрытыми в бесконечной агонии ртами, и глаза, в ужасе распахнутые при виде скорняцкого ножа. Некоторые лица казались Люцию знакомыми, но он понимал, что без костной структуры они все кажутся почти одинаковыми.
Фабий решил не прибегать к автоматическому хирургеону, а вместо этого выбрал пояс из жил с металлическими кольцами, на которых висели пыточные инструменты. Различные крючья, лезвия, шипы и щипцы заблестели в сумрачном свете, однако Люций сомневался, что столь банальные приспособления смогут вызвать у могущественного примарха хотя бы стоны.
