«Авель ищет…»
— … ищет Противовес, — закончила она.
Резко открыв глаза, женщина увидела склонившегося над ней Белую Ворону, который яростно хмурил брови. За плечом полковника стоял её вералдур, смотревший на северянку с той особенной остротой, от которой она всегда леденела. Милость по-прежнему висела за спиной воина, но его правая рука лежала на рукояти, и страж мог выхватить топор за один удар сердца.
Пришел мой час? Я отравлена?
Безучастно обратив мысленный взор внутрь себя, женщина изучила тайные охотничьи угодья души. Она внимательно осматривала клокочущие горные ущелья разочарований и переворачивала заостренные камни отчаяния в поисках следов порчи. Северянка не ощутила яда в том, кто называл себя Авелем, но змеи бывали очень ковар…
— Ворон!
Это оскорбление заставило её вернуться в аннату, окутанный тенями лабиринт, который незрячие называли «реальностью». Здесь женщина лежала на холодном мраморном полу, под ледяным светом звезд.
— Успокойся, Белая Ворона, — голос северянки охрип от напряженного творения вюрда. — Во мне нет яда.
Полковник немного расслабился, но его серые, как грозовое облако, глаза по-прежнему всматривались в лицо Скъёлдис.
Мое лицо! Оно открыто звездам!
Чадра исчезла, и женщина осталась беззащитной перед духовными змеями, ждущими среди звезд. Рассмотрев лицо северянки, они смогли бы изменить себя, превратиться в отражение её души и просочиться внутрь. Всё инстинкты Скъёлдис кричали, возмущенные подобным насилием, и она потянулась к капюшону, но Белая Ворона сжал ей запястье.
— Кто такой Авель, Семь Преисподних его побери? — требовательно спросил полковник.
До этого Катлер видел лицо женщины только в тусклом свете масляной лампы. Озаренное сиянием звезд, оно вновь поразило конфедерата загадочным сплетением черт. Скъёлдис определенно не соответствовала ни одному из общепринятых стандартов красоты. Её кожа напоминала поблекший пергамент, туго натянутый на слишком узкий череп, из-за чего на лице выделялись острые, будто резные скулы, и оно приобретало то хрупкое выражение, какое бывает у голодающих. Тонкие узоры татуировок, начинаясь у висков, окружали ярко-зеленые глаза северянки и сходились под углом к изгибу бескровных губ.
Заметив, что полковник не отводит от неё взгляда, Скъёлдис вырвала руку и натянула капюшон, скрывая лицо в тени… и от теней.
— Ты поклялся мне, что не прикоснешься к чадре, Белая Ворона, — северянка пристально и осуждающе смотрела на конфедерата, который побледнел от её злобного тона.
— И я держу клятву, — ответил Катлер. — Ты сама её сдернула, женщина.
Изумленно распахнув глаза, она взглянула на вералдура. Гигант кивнул, и в его плоских глазах мелькнула нотка внутренней боли. Скъёлдис поняла, что полковник сказал правду — пока страж дышал, он никому бы не позволил коснуться чадры. Даже Белой Вороне.
«Что со мной случилось? — подумала северянка, узнав мрачные своды обзорной галереи. Женщина встала на ноги, и окаймленное мрамором окно в пустоту привлекло её взгляд, словно маяк. — Действительно ли это окно… или зеркало?»
— Что происходит, Скъёлдис? — спросил Катлер более мягким тоном, но ей не нужно было касаться разума полковника, чтобы ощутить его сомнения. Они терзали северянку, словно боль от предательства.
— Я не поддалась порче, — произнесла женщина, используя слово, которым в Империуме называли отравление души. — Тебе этого недостаточно, Белая Ворона?
— Нет, недостаточно, — усталым голосом ответил полковник. Подобрав с пола отброшенную чадру, он присоединился к северянке у окна. — Даже твоего слова, Скъёлдис, совершенно недостаточно.
— Ты, должно быть, хотел сказать — особенно моего, — с горечью промолвила она, забирая покров. Если духовные змеи следили за женщиной, то чадра уже ничем бы не помогла, но она была неотъемлемой частью личности Скъёлдис. Более верным другом, чем её собственное лицо.
Потому что мое лицо — открытая рана, под которой лежит душа…
Катлер молча наблюдал за ведьмой, вновь прячущей лицо. Приступ вюрда овладел северянкой в ангарном отсеке, сразу же после отбытия второго десантного судна — полковник болтал о чем-то с Уайтом, когда она начала стонать. Ощутив внезапное напряжение в воздухе, Энсор глянул в сторону Скъёлдис и увидел, как женщина уходит прочь в сопровождении своего цепного пса. Это вывело майора из себя, но Катлер не дал ему устроить сцену, приказав заткнуться и отправляться на Федру. Полковник до сих пор чувствовал себя виноватым, вспоминая, с какой обидой посмотрел на него Элиас.
«Я извинюсь перед тобой, старый друг, — поклялся Катлер. — Скоро мы поговорим, и я расскажу тебе то, что ты должен узнать».
Оставив Уайта, он последовал за Скъёлдис в обзорную галерею, место, которое всегда восхищало и одновременно отталкивало её. Там женщина и стояла, глядя в космос, касаясь руками стекла, шепча какую-то бессмыслицу и не обращая внимания на громкие призывы полковника. Он чувствовал, как вюрд набирает силу вокруг ведьмы и расползается по залу, словно помесь изморози со статическим электричеством, делая воздух холодным, как лед. А потом северянка внезапно сбросила свою драгоценную чадру и прижалась лицом к стеклу, будто пытаясь протиснуться сквозь него в бездну.
«Слышит ли она демонический колокол?», — мрачно подумал Катлер.
Нутром чувствуя ужас психической порчи, он медленно потянулся к сабле. Вералдур точно так же поднес руку к оружию, готовясь выполнить свой самый священный долг. Неужели Скъёлдис пала? Что, если женщина сейчас обернется и ощерится на них в ухмылке, разделившей лицо надвое? Будет ли она похожа на существо, в которое превратился Норлисс из каюты № 31? На искаженных вурдалаков, которых конфедераты перебили в том проклятом городке? Или она станет чем-то худшим?
Но затем вюрд отступил, и Скъёлдис рухнула на пол, словно марионетка из плоти и крови с перерезанными ниточками. Осторожно подступив ближе, Энсор услышал последние, загадочные слова — «Авель» и «противовес». Все инстинкты твердили полковнику, что эту тайну нельзя оставлять без внимания, но она могла подождать.
— Нам нужно идти, Скъёлдис, — сказал полковник, но женщина не слушала. Отведя взгляд от желтого полумесяца планеты, она уставилась на древний корабль-труп… и внезапно вспомнила всё.
Никто не заметил Хардина Вендрэйка, наблюдавшего за ними из теней.
Первым делом Жук учуял вонь, гремучую смесь запахов моря и могилы, нечто вроде аромата гнилой рыбы, выблеванной дохляком. Мгновением позже надвинулась жара, густая и жидкая, прилипшая к бойцу наподобие второй, маслянистой кожи. Клэйборн думал, что давно научился справляться с теплынью, но здешняя обстановка ничем не напоминала медленно тлеющее пекло Пустошей. Люк десантного судна только открылся, а гвардеец уже обливался потом.
