К нам подъезжают остальные. Только прекрасная амазонка гоняет своего белого скакуна по мелководью, поднимая тучи брызг.
– Мы из тысяча девятьсот восьмидесятого, – сообщает Нефедов и в свою очередь, спрашивает: – Петр Петрович, а не родственник ли вы будете Якову Александровичу Слащеву?
– Это мой дядя, господин профессор. К сожалению, я ничего не знаю о его судьбе – мы покинули границы бывшей Российской империи в двадцать первом. Дядя находился в эмиграции. По слухам, у него там были какие-то трения с Главнокомандующим, бароном Врангелем…
– Не знаю, насколько приятно вам будет это узнать, Петр Петрович, но ваш дядя генерал Слащев в конце двадцать первого года по разрешению советского правительства вернулся в страну. С двадцать второго года преподавал тактику на высших курсах командного состава Рабоче-крестьянской Красной армии «Выстрел». В двадцать четвертом издал книгу воспоминаний «Крым в 1920 году». В начале двадцать девятого убит неким Лазарем Коленбергом в собственной квартире, якобы из мести за казненного в годы Гражданской войны брата.
Все это Нефедов отчеканивает на одном дыхании, глядя прямо в глаза штабс-капитану. Столпившиеся вокруг офицеры взволнованно переговариваются, кто-то кричит: «Не может быть!».
– Успокойтесь, господа! – Слащев усмехается. – Иного от дяди Якова я и не ожидал. Он – блестящий офицер, солдат от Бога, но, к сожалению, ничего не понимает в политике. Не понимал…
Есаул, протирая ствол пулемета промасленной тряпкой, хмуро бросает:
– Коммунисты, небось?
– Увы, – улыбается Нефедов. – Рылом, пардон, не вышли.
– Отчего же «увы»? – иронично изгибает бровь штабс-капитан.
– В Советском Союзе быть членом партии значит иметь хорошие карьерные перспективы, – серьезно отвечает профессор. – Все очень изменилось господа. Если у вас есть желание, я могу многое поведать вам о том, как мы теперь живем.
Следя за разговором, я не замечаю, как к нам подъезжает амазонка. Вблизи эта женщина еще прекраснее. У нее лицо греческой богини, точеная шея, узкая талия, перехваченная офицерским ремнем. На атласной коже блестят капельки воды. Высокая грудь, плоский живот, стройные бедра. И глаза – холодные глаза много повидавшего человека. На вид Ольге не более тридцати.
– Ну, – лукаво улыбается она. – Петр Петрович, познакомьте же меня с новоприбывшими!
Жаркий костер трещит посреди поляны. Вечереет. Бивуак отряда штабс-капитана Слащева шумит голосами, звенит стаканами, в отдалении хлопают выстрелы – это есаул с любезного разрешения Нефедова осваивает его М-16.
Я валяюсь на траве в стороне от костра, бездумно смотрю на закат. Старые карагачи [14] качают ветвями над моей головой, в траве попискивают мыши. Фыркают стреноженные кони.
С полудня мы заняты тем, что пьем спирт, закусываем жареным мясом свежеубитого оленя, ведем долгие разговоры, ссоримся, миримся, стреляем, устраиваем скачки на лошадях, опять пьем. Все бы хорошо, но мысль о том, что этот пикник – навечно, буквально отравляет мне жизнь.
Слышу шаги.
– Отчего вы скучаете, Артем Владимирович?
Ольга. Или, как ее называют господа офицеры, княгиня Ольга Павловна. Я знал, что она придет.
– Отдыхаю.
– Вы странный.
– Не страннее других. Тут, у вас в долине, такой паноптикум…
Она смеется. У Ольги низкий, грудной голос с волнующей хрипотцой.
– Артем Владимирович, но ведь это-то и забавно!
– Да уж…
Она садится рядом со мной. Кобура маузера глухо стучит о землю. Я чувствую терпкий запах духов. На ней короткое темное платье, поверх которого наброшена кожаная куртка.
– Провидению было угодно подарить мне этот удивительный мир! Здесь я – хозяйка! – Ольга достает серебряную дамскую фляжечку. – Не желаете ли, Артем Владимирович?
Я и так достаточно пьян от спирта, поэтому отказываюсь.
– А если я предложу на брудершафт? – тихо спрашивает Ольга.
Молчу.
Она расценивает мое молчание как немое согласие, отвинчивает колпачок, переворачивает его, превратив в крохотный стаканчик, наливает и передает фляжку мне.
– За наше неожиданное и взаимоприятное знакомство!
Я продеваю руку с фляжкой в полукольцо ее руки, делаю глоток. Коньяк, наверное, неплохой, но мой сожженный спиртом язык отказывается сообщать свое мнение о качестве напитка.
– А теперь… – она подсаживается ко мне поудобнее, обнимает за плечи.
Мы целуемся. У Ольги холодные, упругие губы. Она оказывается весьма опытной, и уже спустя несколько секунд я понимаю, что завелся.
Поцелуй заканчивается. Княгиня улыбается.
– Я вам нравлюсь?
– Вы очень красивая.
– Всегда хотела быть самой красивой из всех женщин и чтобы все мужчины любили только меня одну – и вот надо же! Мое желание сбылось! – Ольга заливается смехом. – Теперь я самая красивая, а также единственная женщина тут! Наверное, я попала в рай.
– Майор Бейкоп уверен, что это ад…
Она перебивает:
– Майор Бейкоп – глупый человек, сноб и мизантроп.
– Мне он таким не показался.
– Вы еще слишком молоды и наивны. Вам кажется, будто жизнь разнообразна и бесконечна, но это не так! Жизнь состоит из постоянных повторений. Каждый день одно и то же. Каждая неделя, каждый год. Одни и те же люди... Да! Даже если они меняются, они все равно одинаковые. Одни и те же ошибки, те же разочарования, та же боль, та же любовь, даже чувства все время одни и те же. Пока ты молод, кажется, будто следующий день несет в себе что-то... – Ольга задумывается, и ее лицо становится грустным. – Артем Владимирович – следующий день ничего не несет. Понимаете? Жизнь там, – княгиня махнула рукой в сторону горного хребта, – ничем не отличается от жизни здесь, только там мы стареем, болеем и умираем, а здесь нет. Здесь нет ничего того, что мучает нас, только... радость.
– В чем радость?
Ольга встает, делает несколько шагов к костру. За деревьями раздается взрыв хохота – там Нефедов рассказывает офицерам похабные анекдоты.
– Здесь мы как боги.
– Я не заметил...
– Мы вечно молоды, сильны, бессмертны. Мы можем делать все, что захочется...
– А какой в этом смысл?
– А в чем есть смысл? У вас был смысл?
– Был.
– Я же говорю... Вы слишком молоды. Поэтому вам казалось, что в вашей жизни есть смысл.
– Там я мог что-то делать, чего-то добиваться, получать результаты.
– И что? Допустим, вы что-то делали. Допустим даже, что это было чем-то прекрасным и великим. Какой же в этом смысл, если вы потом все равно умрете?
– Есть люди, которые делают что-то, о чем помнят веками.
– Да, да, да, да, да... Помнят веками. И что? Вам то что от этого? Вы уже умерли. Прах. Тлен. Вас нет. Вам все равно, помнят о вас или нет.
– Мне не все равно.
– Тогда вы глупец.
– А вы запутались в своей бесконечной жизни.
– У меня был выход? – устало спрашивает княгиня.
Я задумываюсь. Действительно, какой у них был выход?
– Вы пытались отсюда выбраться?
– Зачем? – с неподдельным удивлением вскрикивает Ольга.
– Да, это был глупый вопрос...
Ольга умолкает, лезет в карман кожанки, достает плоскую коробочку.
– Что это? – спрашиваю, чтобы как-то заполнить паузу.
– Кокаин...
Она тонкими пальцами берет из коробочки шепотку белого порошка, вдыхает одной ноздрей, потом другой.
– Не хочешь?
– Нет, спасибо.
– В этой бездонной коробочке он никогда не кончается, – Ольга убирает коробочку, усмехается. – Я несколько раз пыталась выбросить его, но каждый раз находила тут же в кармане.
Я не знаю, о чем еще говорить. Хочется спать, да и княгиня меня здорово утомляет. Даже не так, она заставляет меня думать о Телли. Заставляет злиться на то, что я провожу время не с ней. Что я вынужден сидеть здесь, с этой пьяной и безумной женщиной, встречать ее каждый день, день за днем... Если бы здесь была Телли – хотел бы я выбраться из этого хроноспазма? Или нет? Или в этом случае проклятое место тоже стало бы раем для меня? Но можно ли любить вечно, если ничего не происходит? Можно ли тут не сойти с ума?
