Они всегда неохотно возвращались на зов к ужину. Чтобы загнать их в дом, Ниине приходилось пугать их волками.
— Там волки! Они заберут вас с восходом луны! – звала она из заднего двора кухни.
Когда Кас вернулся этой ночью с раскрасневшимся от бега лицом, он подошел к ректору Уве.
— Здесь есть волки? – спросил он.
На лице мальчика блестел пот. Наверное, он носился со старшими детьми, играя в Громовых Воинов. Но еще Кас казался испуганным.
— Волки? Нет, это просто Ниина так говорит, — ответил ректор Уве. — Здесь водятся хищники, поэтому всем нам стоить быть осторожными. Собаки, скорее всего. Много диких собак, которые сбились в стаи. Они мусорщики. Иногда спускаются с высокогорных пустошей и роются среди куч наших отходов. И то, если наберутся достаточно смелости, или во время суровой зимы. Они боятся нас больше, чем мы их.
— Собаки? – спросил Кас.
— Обычные собаки. Они привыкли жить рядом с людьми. Некоторые общины все еще держат их, чтобы сторожить скот.
— Я не люблю собак, — сказал мальчик, — и боюсь волков.
С этими словами он побежал доигрывать. Мальчик бежал так, как мог бежать только ребенок, пулей сорвавшись с места. Ректор Уве улыбнулся, хотя на сердце у него было тяжело. Каково было малышу лежать в кабинке перевернувшегося вагона? Что видел тогда трехлетний малыш? Как близко подобрались хищники, как скоро они смогли бы проломить дверь в вагон, и с какой радостью набросились бы на жертву?
Теплая погода держалась вот уже несколько недель. На дворе стояла поздняя осень. По вечерам, когда заходящее солнце посылало последние золотые лучи, сучковатые деревья отбрасывали длинные тени. Небо походило на бутылочное стекло. Иногда на горизонте, как далекие дымовые сигналы, мелькали облачка, белые, словно хлопок. Дети играли допоздна. Куда лучше было проводить время на улице, а не в затхлом отфильтрованном воздухе помещений.
Вечерами после ужина ректор Уве любил сыграть партию-другую в регицид с самыми умными детьми. Ему нравилось обучать их (у него даже осталось несколько учебников по игре, которые можно было одолжить), но также он наслаждался игрой с живым соперником, каким бы неопытным тот ни был, потому что даже это было лучше состязания с запрограммированными обучающими столами.
Регицид ректора был очень старым и повидавшим виды. Футляр набора был из шагрени[76] и поблекшей слоновой кости, с подкладкой из синего бархата. Сама же игральная доска была инкрустирована растрескавшимся ореховым деревом, а фигуры вырезаны из кости и пятнистого черного дерева.
Кас быстро учился, быстрее даже некоторых старших детей. У него был талант. Уве учил его всему, что знал сам, хотя понимал, что уйдет много времени на то, чтобы обучить мальчика и показать ему все основные начальные схемы и эндшпили.
Когда этой ночью они разыгрывали партию, в которой ректор Уве с легкостью одержал победу, Кас упомянул, что днем один мальчик услышал собачий лай.
— Собаки? Где?
— На западных склонах, — ответил мальчик, который, положив подбородок на кулак, как это делал сам ректор, обдумывал следующий ход.
— Возможно, он спутал лай с карканьем ворон, — предположил ректор.
— Нет, это были собаки. А вы знали, что все собаки произошли от стаи волков, которую приручили на берегах реки Юнгси[77]?
— Не знал.
— Это случилось пятьдесят пять тысяч лет назад.
— Откуда ты знаешь?
— Я спросил обучающий стол о собаках и волках.
— Ты и в самом деле боишься их, да?
Кас кивнул.
— Это разумно. Они — хищники, и могут пожрать тебя.
— Ты боишься птиц-мясоедов?
Кас покачал головой.
— Не очень, хотя они уродливые и могут поранить тебя.
— А свиней и диких вепрей?
— Они опасны, — кивнул мальчик.
— Но ты их не боишься?
— Я бы вел себя осторожно при встрече с ними.
— Ты боишься змей?
— Нет.
— Медведей?
— Что такое медведь?
Ректор Уве улыбнулся.
— Ходи.
— Кроме того, все они – звери, — сказал мальчик, передвинув фигуру.
— Кто?
— Существа, о которых вы только что говорили, змеи и свиньи. А медведи тоже звери? Думаю, все они просто животные, хотя некоторые из них опасны. Я не люблю пауков. И скорпионов. И больших скорпионов, таких красных, но я не боюсь их.
— Нет?
— У Йены в банке жил красный скорпион, и когда он показал его нам, я не испугался.
— Я поговорю об этом с Йеной.
— Но я не испугался его. Не то что Симиал и остальные. Но я боюсь волков, потому что они не звери.
— Да? И кто же они?
Мальчик почесал щеку, будто не в состоянии подобрать нужные слова.
— Они… они вроде призраков. Они дьяволы, как об этом говорится в писаниях.
— Ты хочешь сказать, что они сверхъестественные?
— Да. Они пришли уничтожать и пожирать, это их сущность, их единственная сущность. И даже в теле пса волки остаются волками, а еще они могут ходить в человеческом облике.
— Откуда ты знаешь это, Хавсер?
— Все знают. Это общеизвестно.
— Это может быть и неверно. Волки – всего лишь собаки. Они из собачьих.
Мальчик яростно замахал головой.
— Я видел их, — наклонившись к ректору Уве, прошептал он. – Видел, как они ходили на двух лапах.
Ему принесли питательный бульон и пару сухарей, после чего оставили наедине в продуваемой насквозь комнате рядом с кухней-моргом. В уложенной плитками из белой кости комнате стояли небольшая жаровня и кровать-раскладушка. Еще здесь была лампа, небольшое биолюминесцентное металлическое устройство, которое миллионами штамповалось для Имперской Армии. Благодаря свету он видел комнату обеими глазами. Он уже понемногу привыкал к новому глазу.
Пищу подали на отшлифованном металлическом подносе. Хотя из него было плохое зеркало, но различить что-то можно было. В исцарапанной поверхности он увидел отражение своего нового глаза.
Он отлично видел в темноте и при слабом освещении. Даже не осознавая того, после пробуждения он провел значительную часть времени в кромешной тьме. Вот почему он думал, что его настоящий глаз ослеп. И вот почему он видел мир в спектральных зеленых тонах, и почему источники света расцветали белыми пятнами болезненного сияния. Большую часть времени Волки Фенриса обитали во тьме. Они не очень нуждались в искусственном освещении.
Тем не менее, его новый глаз плохо видел на расстоянии. Все, что находилось более чем в тридцати метрах, казалось ему немного смазанным, словно он смотрел через широкоугольные оптические линзы, которые вышнеземец использовал в дорогих пиктерах для съемки архитектурных объектов. Но периферийное зрение и чувствительность к движению были просто поразительны.
