Пламя привлекло необычных зрителей. Десятки ворон опустились на меловую дорогу. Их черные тела ясно выделялись на белом камне; шумно хлопая крыльями, птицы прыгали возле горящего круга. Их карканье причудливым эхом разносилось по бесплодным полям. В остальном пейзаж был совершенно безжизненным: очевидно, птиц привлекла сила заклинания. Рацел не обратил на них никакого внимания и, пробормотав один-единственный слог, завершил ритуал. Ослепительный столб света поднялся из круга, озарив царственные черты эпистолярия; выпрямившись, Рацел указал в небеса.
Антрос уважительно кивнул, наблюдая, как огненный столп вырастает даже выше костниц. Он разошелся по темному подбрюшью облаков, вызолотив небо, словно ударившая с земли молния. Лексиканий не совсем понимал происходящее, но знал, что Рацел запечатывает врата, созданные Мефистоном, чтобы провести их сюда. Какой бы ни была природа заклинания, зрелище было великолепным. Потоки энергии расходились среди облаков, словно в судорожном танце, выписывая среди них пылающие магические слова.
Антрос ахнул, увидев в этом сиянии нечто неожиданное. С самого прибытия на Дивинус Прим небо было скрыто от взгляда низкими тучами, но теперь мерцающее синее пламя открыло ему нечто необычайное. Сквозь редкие прорехи он ожидал увидеть сгущающиеся сумерки и ранние вечерние звезды; но вместо этого он узрел зеркальное отражение пейзажа внизу. Каждый из изящных погребальных шпилей четко отражался в небесном своде.
— И как наука объяснит это? — спросил Рацел, не глядя на ученика.
Луций промолчал, а эпистолярий отвел меч от круга, после чего отступил от пылающей колонны. В тот же миг огонь погас, и они вновь оказались в полутьме. Осталось лишь тусклое сияние вырезанных на земле рун. Рацел припал на колено и провел вдоль них пальцем.
— Этот мир спрятали не просто так, а чтобы скрыть нечто. Идем, надо догнать остальных. — Он поднялся и зашагал по дороге мимо Луция.
Они удалялись от места ритуала, а позади раздавалось хриплое карканье ворон, улетающих в сумрак.
После часа быстрой ходьбы они достигли узкой долины, которая пересекала ландшафт, насколько хватало глаз, — гигантский, глубиной в десятки метров, шрам, рассекающий равнину. Дорога уходила вниз по крутому склону, а затем поднималась навстречу обнесенному стенами городу, что смотрел на них с другой стороны, наблюдая за долиной, подобно древнему стражу. Даже отсюда можно было понять, что это город костей — могильник, сложенный из тех же причудливо сплетавшихся окаменелостей, что и башни. Конечно, в сравнении с Кающимися Древами он казался крошечным, но ротонда [11] посреди города явно была огромной. Сумерки быстро переходили в ночь, и ее купол цвета слоновой кости сиял на фоне индигового неба, словно закатившаяся луна.
Исповедник Зин прошептал молитву и сотворил знамение аквилы, увидев клубы дыма, поднимавшиеся за отвесными белыми стенами.
— Вы узнаете это место? — спросил Мефистон, повернувшись к Зину.
— Тарнское аббатство. — Священник ошеломленно кивнул и показал крозиусом на крошечные огоньки, мерцавшие в тенистой долине. — Все монастыри на этих равнинах принадлежат к епархии кардинала Вектиса. — Исповедник вновь посмотрел на окруженный стенами город. — Его аббатство построено у озера Тенос. — Слезы текли по лицу исповедника, размывая краску, отчего Зин представал дикарем, берсерком, готовым очертя голову с воплями броситься в ущелье, — во всяком случае, так казалось Антросу. — Это одна из величайших святынь на всем Дивинусе Прим. Озеро отмечает место, где Бог-Император вышел из нижнего мира. — Он осторожно покосился на Мефистона, потом опять посмотрел на огни.
Антрос уже собирался задать вопрос, когда заметил, что Мефистон смотрит не на город, но на дорогу, пересекающую долину. Белый камень позволял легко ориентироваться в сумраке, но Антросу потребовалось еще несколько секунд, чтобы заметить, что вдоль выстроились крылатые силуэты — какие-то птицы. Сначала он подумал, что это вороны, но потом отбросил эту мысль, осознав размеры фигур. Он несколько раз моргнул, и его визор приблизил изображение.
— Трон святый… — выдохнул лексиканий, когда глазам его открылась жуткая правда.
Вдоль дороги стояли деревянные кресты, а прикованные к ним несчастные напоминали орлов. Их истощенные тела были обнажены и почернели за дни под жарким солнцем.
Другие библиарии не сказали ничего, и Луций понял, что они уже заметили это, как и остальные Кровавые Ангелы.
— В чем дело? — спросил Зин, оглядевшись, едва понял, что ok один не замечает чего-то ужасного.
— В том, о чем я предупреждал вас, исповедник Зин, — вздохнул Мефистон. — Дивинус Прим раздирает междоусобица.
— Нет. Нет, я не верю, — запротестовал Зин, но в его голосе больше не было той горячности, как на Ваале.
Пока они спускались, он тихо молился про себя, бросая встревоженные взгляды по сторонам на темные склоны. К тому времени, когда они дошли до первого трупа, последние лучи солнца угасли, и воцарилась тьма. Астартес прекрасно видели в темноте, но, понимая, что на это не способен их смертный спутник, включили закрепленные на болтерах фонари, осветившие весь ужас произошедшего. Лучи света выхватывали трупы, придавая им вид измученных, гримасничающих актеров, запечатленных огнями рамп за мгновения до финала их трагического представления.
Зин взвыл, увидев распятого священника, обмякшего в клетке в форме птицы. Священник явно принадлежал к его родному ордену. Ряса была залита застывшей кровью — почти невозможно было понять, что некогда она была белой. Макушка мертвеца была выбрита, как и у исповедника; и медальон был таким же — буква «I» с железным ореолом в центре, окружающим череп.
— О мой возлюбленный брат, простонал Зин. — Возрадуйся судьбе своей! Твой свет будет гореть вместе с Богом-Императором. Ты веровал, а потому обретешь покой…
Мефистон кивнул капитану Ватрену, и тот отправил бойцов осмотреть жуткие клетки в поисках выживших.
Кровавые Ангелы стояли в почтительном молчании, пока Зин молился.
— Астра Ангелус, — заговорил исповедник севшим голосом, когда наконец повернулся к Мефистону. — Это зверство не должно остаться безнаказанным. — Он проследил за огнями фонарей космодесантников, открывавших взгляду все новых распятых монахов. — Свершившие это псы должны встретиться с правосудием Императора.
Антрос подумал было, что требование возмутит старшего библиария, но тот лишь кивнул. Затем Властелин Смерти поднял Витарус и показал исповеднику клинок, яростно пульсирующий ярко-красным светом. В мрачном безмолвии космодесантники двинулись дальше, пытаясь не обращать внимания на вонь, исходящую от рядов гниющих тел. Антрос молился, проходя мимо каждого, но не просил упокоения их душ, лишь обещал себе, что они будут отомщены.
Библиарии и исповедник дошли уже до середины долины, когда увидели, что впереди их ждут капитан и его бойцы, собравшиеся возле чего-то посреди дороги. Подойдя ближе, Луций увидел, что это один из распятых жрецов. Должно быть, Кровавые Ангелы вытащили его из «орлиной клетки», заметив, что тот еще жив. Священник вопил и пытался вырваться, но его хрупкие руки не могли оттолкнуть огромных космодесантников.
Сангвинарный жрец, брат Касали, обрабатывал раны смертного, пользуясь закрепленным на наручах медицинским прибором под названием нартециум, который щетинился шприцами и лезвиями. Касали старался действовать как можно осторожнее, ведь сыворотки в нартециуме не предназначались для простых смертных людей, тем более настолько истощенных. Впрочем, он явно знал свое дело: к тому времени, как библиарии подошли ближе, дыхание мученика выровнялось, и он больше не смотрел на своих спасителей безумными глазами. Священнослужитель выглядел столь грязным и изможденным, что казалось, будто его не спасли, а выкопали из могилы. Тем не менее благородные черты лица и окровавленная борода выдавали в нем важного человека. Антрос подумал, что тот был оратором или пророком, пока не стал жертвой. При виде исповедника мученик закричал, брызжа кровью с потрескавшихся губ.
