(Таллери): Мне всё кажется, что это звание как-то странно на мне сидит. Как и моя жизнь, если в этом есть хоть кроха смысла. Всё теперь по-другому.
(Гарро): Оно никогда не станет прежним. Я знаю, о чём говорю. После Исствана, после полёта "Эйзенштейна"… Я чувствовал себя так же.
(Таллери): Изменившимся.
(Гарро): Да. И как к лучшему, так и к худшему. Ты узнаешь больше в грядущие дни, Таллери. Ужасные вещи. И, быть может, настанет время, когда ты озлишься на меня за то, что я не сделал так, как приказывал Малкадор.
(Таллери): Я встречу эти испытания с верой и мужеством. Вы напомнили мне, где их найти. В этой новой роли я смогу сослужить максимальнейшую службу моему Империуму и моему Императору — моему Богу-Императору — в грядущие дни.
(Гарро): Никогда не называй его так при Малкадоре или прочих. Это… не найдёт у них отклика.
(Таллери): Да. Со временем, возможно, но не сейчас.
(Гарро): Ты никогда не сможешь вернуться домой, ты это понимаешь?
(Таллери): Невелика цена. Мне так и не выдался случай поблагодарить вас за то, что вы меня отстаивали. Сигиллит был прав: я не стала бы сопротивляться, если бы моя смерть послужила высшему благу.
(Гарро): Судьба уготовила тебе иную стезю… нам обоим. Здесь ты внесёшь весомый вклад в войну против мятежников.
Она протянула руку вверх и положила ладонь на его латную перчатку.
(Таллери): Надеюсь, что вы найдёте ответы, которых взыскуете. В словах Святой или где-либо ещё.
Но несмотря на теплоту в голосе женщины, Гарро чувствовал, что у него на душе становится всё чернее.
Его мысли омрачали отголоски ощущений, которые он не мог внятно выразить до конца. Это гнетущее чувство насчёт его будущего погнало его на поиски Киилер, когда он пытался обнаружить её на Риге и не нашёл ничего. Это было так, словно где-то вдалеке раздавался замогильный звон колокола, и с каждым ударом Натаниэль Гарро соскальзывал всё дальше и дальше от него.
Таллери увидела смятение в его глазах.
(Таллери): Что не так?
(Гарро): Где-то там лежит тень, Таллери. Тень моего будущего. Я могу ухватить лишь её края, но, боюсь, моя стезя не такова, как я сначала думал.
С рёвом запустились двигатели «Грозовой Птицы», и Гарро шагнул прочь, бросив на Таллери один последний взгляд.
(Гарро): Я не знаю, где меня ждёт моя судьба. Я знаю лишь, что не здесь.
(Таллери, кричит вслед): Вы должны верить, Натаниэль! Помните, что…
[звук захлопывающегося люка и рёв улетающей в небо «Грозовой Птицы»]
(Таллери):…Император защищает.
Две враждующие армии, разбросанные по всему бело-эбеновому полю, немигающе смотрели друг на друга. Они начали с идеального построения и аккуратных рядов; знамена почти не качались на слабом ветру, а лица бойцов в первых рядах были тверды, как камень. С круглых постаментов на поле боя взирали их повелители и духовные лидеры: император и императрица, стоявшие бок о бок, всем видом демонстрировавшие непоколебимость своей власти и готовность идти ради победы до конца.
Но как это часто бывает в войне, сколь гениальные стратеги на ней бы ни командовали, весь порядок вскоре был уничтожен, и воцарился хаос. Ибо в конфликте можно быть уверенным только в одном: рано или поздно все закончится хаосом.
Война расползлась по суровой, неподатливой земле. Единственным возможным итогом было поражение одной из сторон. Рев горнов еще не утих, но кровь уже начала литься, когда один из генералов заговорил.
— Ты ассоциируешь себя с императором или тетрархом, брат? — спросил Фулгрим.
Фениксиец сидел, оперевшись на спинку стула, и разглядывал Ферруса, отделенного от него набором изящно вырезанных игровых фигур. Он заинтересованно сощурился и подался вперед, чтобы оказаться на одном уровне с братом, который сгорбился над доской, планируя следующий ход.
В отличие от более строго выглядящего брата, Фулгрим был одет в широкое одеяние из переливающейся фиолетовой ткани, а серебряные волосы свободно падали на плечи. У заостренных пальцев, рядом с доской, стоял кубок слоновой кости, гравированный причудливыми символами. Фулгрим отпил из кубка, что, по-видимому, придало ему энергии, и сказал:
— Мне кажется, ты считаешь себя тетрархом. Я прав?
Он повертел в пальцах фигуру, изображавшую дивинитарха. Она представляла собой слепую провидицу с надвинутым капюшоном и служебным посохом с символом зрачка посередине буквы «I». Точнее, йоты из древнегреканского.
Феррус не поднял на него взгляд, все внимание сосредоточив на фигурах.
— Пытаешься меня отвлечь, брат? — добродушно спросил он.
Тон голоса не соответствовал его облику. Феррус был облачен в медузийские боевые доспехи — черные, как похоронный саван, тяжелые и неуязвимые на вид. Волосы были коротко подстрижены, а лицо выдавало не больше эмоций, чем камень.
Фулгрим откинулся назад, и свет от люминесцентной сферы наверху выхватил фарфоровую гладкость кожи на лице и шее. Длинные блестящие волосы коротко вспыхнули под мягкими лучами.
Там, где кончался свет, была лишь тьма. Из-за нее определить точный размер помещения, в котором они играли, не представлялось возможным. Однако низкий свист, отдававшийся эхом в прохладном воздухе, указывал на то, что оно было по меньшем мере широким залом или галереей.
— Вовсе нет, — ответил он, но едва заметный изгиб губ выдал ложь. — Я просто интересуюсь: император или тетрарх?
— Почему бы не примарх? — отозвался Феррус, поднимая наконец на Фулгрима задумчивый взгляд холодных глаз, напоминавших кремень или огненно-ледяной обсидиан. — Ведь мы примархи, разве нет?
Феррус сделал ход, хитроумно выведя во фланг своего последнего экклезиарха. Он подался назад, сложив руки на груди, и принял довольный вид.
Фулгрим засмеялся с искренним, теплым дружелюбием, которое так редко испытывал вне общества своего брата.
— Тебе следует получше скрывать свои намерения, Феррус.
— Правда? — Намек на улыбку появился было на лице Ферруса, но быстро уступил место прежним суровым линиям. — Кто носит маску лучше, чем Горгон, брат? — поинтересовался он. — Просвети меня.
— И кто кого теперь пытается отвлечь?
Феррус не ответил, просто указав на доску рукой в латных перчатках.
Фулгрим слегка помрачнел, обратив на них внимание, но быстро пришел в себя. «Кто надевает броню для мирной стратегической игры?», — подумал он, но невысказанные слова были полны такого гнева, что окружающие тени будто начали испуганно отдаляться. И латные перчатки? Какое дилетантство.
