– Знаешь ли ты, тарнсмен, – спросил он, – что здесь нет другой справедливости, кроме справедливости меча? Такова правда – подумай об этом. – Он сделал паузу. – Без этого, – он дотронулся до лезвия, – нет ничего – ни справедливости, ни мира. Без меча здесь нет ничего.
– По какому праву меч Марленуса должен принести справедливость на Гор?
– Ты не понимаешь, – ответил он, – что само право, о котором ты столько говоришь, обязано своим существованием мечу.
– Это ложь, – сказал я. – Надеюсь, что ложь. – Я выпрямился, хотя малейшее движение раздражало раны от кнута на спине.
– До меча, – терпеливо объяснил Марленус, – тут не было права, только факт – что есть то, что есть, а не то, чему следовало бы быть, и так будет до тех пор, пока меч не создает, установит, гарантирует правду, не придаст ей вес и значение. – Он с легкостью поднял меч, как если бы это была ветка. – Сначала меч, потом государство, и лишь затем – справедливость.
– Но мечта об Аре, о которой ты говоришь, в которую веришь, она принесет это право?
– Да.
– Это правильная мечта?
– Несомненно.
– Тогда твоему мечу не хватило силы воплотить ее в жизнь.
Марленус задумчиво взглянул на меня и рассмеялся.
– Клянусь Царствующими Жрецами, я утратил меру.
Я пожал плечами, что было весьма болезненно в цепях.
– Но, – продолжал он, – если даже ты прав, как же мы узнаем, верна мечта или нет.
Я не мог ответить на этот вопрос.
– Я скажу тебе, – рассмеялся Марленус и похлопал по лезвию, – с помощью этого.
Он поднялся и вложил меч в ножны. Как по сигналу, в пещеру вошли тарнсмены и схватили меня.
– Заколоть его, – приказал Марленус.
Тарнсмены сняли с меня цепи, чтобы я мог умереть свободным. Вероятно, для того, чтобы мои конвульсии доставили больше удовольствия наблюдателям.
Я как бы онемел, даже спина, которая, не будь я на пороге смерти, была бы адом, не давала о себе знать.
– Твоя дочь, Талена, жива, – сказал я Марленусу. Сам он не спрашивал меня об этом и даже не подавал признаков заинтересованности. И все же, поскольку он был человеком, я решил, что и он хочет об этом знать, несмотря на то, что он был далек от мира и погружен в свои мечты.
– Она должна была принести мне тысячу тарнов, – сказал он. – Продолжайте, – приказал он воинам.
Они крепко схватили меня за руки. Двое вынули пику из щели и понесли ее вперед. Она должна была вонзиться в меня, и вместе со мной вернуться на место.
– Она твоя дочь, – сказал я Марленусу. – И она жива.
– Она подчинилась тебе? – спросил он.
– Да.
– Значит, она ценит свою жизнь дороже моей чести.
Внезапно чувство онемелости, бессилия во мне исчезли в вспышке ярости.
– Будь проклята ваша честь, – проревел я. – Ваша вонючая честь!
Не понимая уже, что делаю, я стряхнул двух тарнсменов со своих рук, как детей, и обрушился на Марленуса. От моего удара по лицу он опрокинулся назад, морщась от боли и удивления. Я повернулся как раз вовремя, чтобы отразить пику, летящую мне в спину. Я схватил ее, перевернул и, используя, как палку, держа ее перед собой, прыгнул на тех двоих и опрокинул их. Раздалось два крика, и пика оказалась в полном моем распоряжении. Пять или шесть тарнсменов уже бежали к широкому отверстию пещеры, но я ринулся на них, и, держа копье перед собой параллельно земле, с нечеловеческой силой выволок их наружу и скинул с края площадки перед пещерой. Их вопли были заглушены ревом тарнсменов, бросившихся на меня.
Один из них поднял арбалет, но я проткнул его копьем насквозь, и стрела ударила в стену над моей головой, выбив сноп искр. Другого я сбил ударом ноги и, выхватив его меч, уложил третьего, подбежавшего ко мне, и ранил четвертого, но был оттеснен вглубь пещеры. Я был обречен, но решил умереть с честью. Все это время я слышал звериный рык Марленуса, хохотавшего за моей спиной от радости, что простое закалывание превратилось в бой, так милый его сердцу. В момент передышки я повернулся лицом к нему, надеясь скрестить меч с самим убаром, но в этот момент кандалы ударили меня по лицу и горлу – метнул их в меня Марленус. Я задохнулся и мотнул головой, чтобы стряхнуть с глаз кровь, и меня тут же схватили трое или четверо тарнсменов.
– Хорошо сделано, юноша, – объявил Марленус. – Я так и думал, что ты не захочешь умереть, как раб. – Он обратился к своим людям, указывая на меня. – Что скажете, – рассмеялся он. – Достоин ли этот воин умереть Смертью Тарна?
– Конечно достоин, – сказал один из тарнсменов, прижимая тунику к пораженной груди.
Меня выволокли наружу, к моим запястьям и лодыжкам привязали путы, а их свободные концы тут же привязали к кожаным седлам двух тарнов – один из которых был мой собственный черный гигант.
– Ты будешь разорван на куски, – сказал Марленус. – Это не очень приятно, но лучше, чем закалывание.
Тарнсмены оседлали птиц.
– Я еще жив, – сказал я. Глупо, конечно, но я чувствовал, что мой смертный час еще не настал.
Марленус не стал разубеждать меня.
– Ты украл Домашний Камень Ара. Тебе повезло. – сказал он.
– Никто еще не избежал Смерти Тарна, – сказал один из его людей.
Воины разошлись, давая дорогу птицам.
Марленус сам наклонился в темноте, проверяя и укрепляя узлы на путах.
– Хочешь, я убью тебя сейчас? – ласково сказал он. – Все-таки, Смерть Тарна – не из приятных.
Его рука, невидимая другим людям, оказалась на моем горле. Я почувствовал, как он сжимает его.
– Откуда такая доброта? – спросил я.
– Ради девушки, – ответил он.
– Почему?!
– Ради ее любви.
– Твоя дочь ненавидит меня.
– Она согласилась стать женой Па-Кура, Владыки Убийц, чтобы дать тебе маленький шанс выжить, послав тебя на Раму Унижения.
– Откуда ты это знаешь?
– Это знают все в лагере Па-Кура, – ответил Марленус. Я почувствовал, что он улыбается в темноте. – Я сам, один из страдальцев, узнал это от Минтара, торговца. Он стремится иметь друзей в обоих лагерях, ибо кто знает, не сядет ли Марленус снова на трон Ара?
Вероятно, я издал крик ярости, ибо Марленус заткнул мне рот свободной рукой.
Не спрашивая меня более ни о чем, он поднялся и отошел под крылья одного из тарнов, помахав рукой.
– Прощай, воин, – сказал он.
Резким толчком тарнсмены подняли птиц в воздух. На мгновение я повис между двумя птицами, затем на высоте ста футов тарнсмены по сигналу – свистку с земли – развернули птиц в противоположных направлениях. Острая боль разодрала мое тело. Я невольно вскрикнул. Птицы старались как можно дальше отлететь одна от другой. Снова и снова наступала мгновенная передышка, когда одна из птиц ослабляла натяжение пут. Я слышал над собой проклятия тарнсменов и вспышки стрекал. Вдруг птицы снова резко натянули путы, вызвав ослепляющую вспышку боли.
