Мы поняли, но не скоро. Наше обучение продолжалось. Время было светлым и тягучим, как дикий мед. Бежала по небу блистающая колесница творящего свет Сурьи. Сменяли друг друга стражи утренней и вечерней зари — Ашвины, мелькали спицы в колесах их колесниц. Насыщаясь звездным нектаром, жирел властитель ночи Сома. А потом снова шла на убыль его сила. Иссушался, истончался профиль, исчезало его сытое благодушие, и он угрожал подступающей тьме острыми крутыми рогами.
Как ни напрягаю память, не могу отличить один день от другого, чтобы сказать: «Вот тогда мы прозрели».
Воспоминания об ашраме отлились в устойчивый образ подъема по нескончаемой лестнице, прорубленной во чреве горы от ее корней до блещущей вершины. И все тянутся вверх однообразные ступени, течет вниз лента серой стены, и воздух пахнет сгоревшим маслом и летучими мышами. Я монотонно переставляю ноги со ступеньки на ступеньку, уже не думая о конечной цели, а просто подчиняясь привычке. Вокруг гулкая пустота и мрак. Но на этой бесконечной лестнице я не один. Бок о бок со мной, неотступный, как тень на стене, вверх взбиралется Митра. А где-то впереди виднеется фигура Учителя. Он идет, неторопясь, опустив голову, сосредоточив все свое внимание на бусинах сердоликовых четок. Камешки мелодично постукивают друг о друга, ловят в темноте рассеянные блики света, и кажется, что старческие пальцы перебирают горящие угольки, или от их прикосновения воспламеняется сам воздух пещерного тоннеля. Мы с Митрой спешим за этими всплесками света в руках Учителя и не можем догнать. Он не оборачивается, но мы чувствуем его заботу и внимание, неслышный зов, что не позволяет нам сесть отдохнуть или повернуть в отчаянии назад, ринуться вниз в темноту к привычной и надежной земле, из которой вышла и эта бесконечная лестница, и сама гора. А потом вдруг пришел момент, и мы почувствовали перемену. Ветер в лицо принес запахи жизни и простора, и алые полосы легли на стены пещеры, словно сверху протянуло нам свои руки негасимое солнце.
* * *
Однажды мирное течение нашей жизни нарушили неожиданные гости. Два всадника — мужчина и женщина, расседлав своих коней у подножия горы, поднялись по каменным ступеням к нашей пещере. Худой, горбоносый мужчина был одет в боевой панцирь, крепкий кожаный плащ, на широком ремне у левого бедра — ножны, отделанные серебром. Я принял его за кшатрия, живущего при дворе какого-нибудь великого владыки. Потом я взглянул на женщину. Не помню, какие одежды она носила, и были ли на ней украшения. Меня потряс необычайно белый тон кожи и черные брови, изогнутые, словно концы боевого лука, чуть продолговатые глаза, ясно смотревшие на мир из-под полуопущенных век. Впрочем, нас с Митрой они, кажется, не замечали. С Учителем прибывшие встретились, как со старым знакомым. Слуги поднесли путникам ключевую воду, помогли мужчине снять доспехи и проводили в одну из келий.
— Видал! Вот какие жены достаются настоящим воинам, — сказал Митра.
Почему-то меня эти слова разозлили.
Когда наступили сумерки, мы расселись кружком на циновках в пещерном зале, едва освещенном огнем очага. У каждого были глиняные чаши с медовым напитком. В пещеру тянуло сыростью, но путешественники уже успели переодеться в теплое и сухое, а огонь очага если и не мог растолкать ночную тьму, то, по крайней мере, позволял на время забыть о неудобствах сезона дождей. Пока риши беседовал с гостями, мы с Митрой могли спокойно разглядеть их. Впрочем, женщина почти не принимала участия в разговоре. Она сидела очень прямо, подогнув под себя ноги. Белые одежды в отблесках очага делали ее похожей на луч лунного све-та.Черные волосы были стянуты жемчужной нитью в тугой пучок и опущены на левое плечо. На лбу мерцала тонкая серебряная диадема.
— Ты уже не расстаешься с оружием, Ашват– тхаман?
Вопрос Учителя заставил меня взглянуть на мужчину. Блики пламени высвечивали тонкие линии рукояти его меча. Воин прикрыл оружие концом кожаного плаща и передернул плечами:
Предосторожность не мешает. Пока мы ехали с севера на юг, я везде видел знаки беды: селенья обносятся частоколом, поля зарастают колючками, на перекрестках дорог трезубцы Шивы. Везде тревога и ожидание войны.
А что думают об этом в Хастинапуре? — спросил Учитель.
Там спорят о наследии. Видура в зале собраний напомнил о приметах Калиюги, названных в Сокровенных сказаниях: «Люди становятся лживыми, стараются наживать богатство, брахманы нарушают обеты, женщины не хранят верность мужьям, а мужья отвращаются от закона». По-моему, приметы сходятся.
Да, нас ждут серьезные испытания, — вздохнул Учитель. — Но звезды не изменяют своего пути, дожди в срок пробуждают зерно, солнце по-прежнему дарит свет. Значит, беду несут люди…
Признаться, я слушал краем уха, так как все мое внимание было обращено на гостью с севера. У нас, на юге, никто бы не поверил, что человеческая кожа может быть цветом и нежностью похожей на цветок лотоса. Я даже не пытался оценить красоту этой женщины, далекой и совершенной, как богиня, просто любовался ею, запечатлевая в памяти ее черты: высокие скулы, чуть впалые, как от голода, щеки, прямой тонкий нос, гордо сомкнутые губы. Я мысленно попытался представить себя в роли ее спутника. Конечно, не в крестьянской юбке, а в плаще, доспехах, с медными браслетами на запястьях. Но ее отделяло от нас с Митрой не одеяние, а некий скрытый внутренний огонь, который чувствовался и в ее взгляде, и в почти невидимом серебряном сиянии, исходящем от ее тела.
— И брахманы нарушают обеты… — долетел до меня голос нашего гостя. — В городах остает ся все меньше учителей и врачевателей из дваж– дырожденных. Зато строится все больше храмов. Жрецы, называющие себя брахманами, но лишен ные способностей чувствовать брахму, привлекают паломников жертвенными огнями перед каменными идолами, пышными процессиями и громким чтением мантр. Сложные ритуалы оказываются более притягательными и для царей и для пахарей, чем наши р&суждения об истине.
— Наше учение могут понять лишь ищущие знания. А у какого крестьянина хватит терпения и сил постигать его? И какой кшатрий покинет дворец ради пещеры? — воскликнул воин.
Мы с Митрой сочли себя одинаково оскорбленными и выпрямили спины, словно призывая рассмотреть нас повнимательнее. Глядя на нас, Учитель грустно улыбнулся и прочитал нараспев слова из давней песни чаранов:
Все, кто ищут прозренья,
Будь то воин, крестьянин иль нищий,
Все стремятся к великому свету
Негасимого сердца вселенной
— Так все реки текут к океану..
Но северянин, казалось, уже прочитал наши мысли и повернул к нам лицо с горящими, как угли, глазами:
